Знак небес

Прошел почти месяц. Принес он немало событий, как хороших, так и плохих, а самым гадким было то, что поладить с черниговцами так и не удалось. Впрочем, Константин на это и не рассчитывал, надеясь хотя бы на то, что получится выяснить — чего ждать от Глеба Святославича Черниговского, а также от второго своего западного соседа — Изяслава Владимировича Новгород-Северского.

В какой-то мере он это выяснил, правда, ценой гибели всего своего посольства. Хорошо хоть, что рязанский князь на сей раз, почувствовав недоброе, не послал, как обычно, старого Хвоща или Евпатия Коловрата. Вместо них он отправил четырех ростовских бояр из тех, кто жаждал выслужить прощение князя за свою дерзость, проявленную, когда Константин стоял под их городом. Что и говорить — свое прощение они заработали сполна. Но посмертное, ибо это посольство стало их первой и последней службой. Вернулись все четверо на санях, изрубленные, будто мясные туши.

Набольшего из бояр, возглавлявшего посольство, по имени Олима Кудинович, признали лишь по приметным ножнам и дорогому поясу — лица у него не было вовсе. Руки и ноги, правда, оставались целыми, но туловищу уже не принадлежали — лежали подле него на залитой кровью соломе. Рядом с ним находились тела прочих послов.

А на двух других санях лежали слуги и дружинники. Черниговцы не пощадили никого, включая возниц, и правил поездом из трех саней какой-то черниговец. Был он неразговорчив и уже настроился на скорую гибель от рук рязанцев, так что, когда Константин запретил его трогать и с миром отправил назад, вид он имел весьма удивленный.

Но кроме этой дикой выходки с посольством, черниговский князь пока ничего не предпринял и, судя по тому, что доносила разведка, не собирался предпринимать. Ну, по крайней мере, в ближайшие три месяца, ибо до весеннего половодья оставалось всего полтора, еще один кидай на то время, пока спадет вода и подсохнет земля, и добавь сев — это святое.

Что Глеб Святославич запланировал на лето, можно было только гадать. Может, и ничего. Со здоровьем у него и так было не ахти, а после смерти сына он совсем сдал. Доживет ли до лета — бог весть. Во всяком случае, Константин искренне желал ему здоровья. Лучше иметь дело с ним, чем с его братом Мстиславом Святославичем, следующим по старшинству. Этот, в отличие от Глеба, насколько рязанскому князю удалось выяснить у купцов, имел нрав куда решительнее и суровее. Как Константину донесли верные люди, порубленное посольство — именно его работа. Да и письмецо, которое передал черниговец, что покойников в Рязань привез, тоже писал лично он. Было это послание совсем коротким и состояло всего из одной фразы, взятой из Библии: «Не мир, но меч». Что она означает — мудрено не догадаться. Значит, война.

Но как бы ни было, а пока у Константина и Вячеслава появилась передышка. Оставалось выжать из образовавшегося затишья все возможное, успев разобраться с восточными соседями. Русский город Великий Устюг, взятый войсками Волжской Булгарии, был, образно говоря, лишь пробой пера булгарского эмира. Стоит промолчать или того хуже — уступить, и следом за первой ласточкой полетят остальные.

А там и мордва непременно зашевелится, и есть с чего. Этот народ хоть и состоял из двух вечно враждующих между собой племен — мокша и эрзя, но и про набеги на русские земли их князьки тоже не забывали. Один из них — Пуреш, правивший мокшей, давно лежал в сырой земле, но оставался Пургас, возглавлявший племена эрзя. В отличие от Пуреша, ориентировавшегося на владимирских князей, Пургас был союзником волжских булгар и потому опасен вдвойне.

Впрочем, сейчас его можно было не опасаться. Чтобы нейтрализовать опасного союзника булгар, Константин еще раньше предпринял ряд мер. Еще стоя под Изяславцем, сразу после гибели сыновей муромского князя и Пуреша, Вячеслав предложил окончательно разобраться с мордвой. Мол, самое время — основная боеспособная часть мордовских воинов погибла, вождь тоже, его сыновья у нас в руках. Опять же и земли Пуреша граничат с Рязанским княжеством, так что сам бог велел отодвинуть границу на восток. Понятно, что не в ближайшие дни — Владимир с Ростовом и Суздалем куда важнее. А вот после их взятия, если все пройдет успешно, наступит черед приволжских городов, и тогда можно будет заодно и того, податься к мокше.

— Заглянешь… на огонек, — согласился Константин.

— В смысле подпустить огоньку, — понимающе кивнул воевода.

— Ни в коем разе. Именно заглянешь, — поправил его Константин. — Посадишь там его сыновей, погуляешь, с мордовскими девками хороводы поводишь, медку выпьешь, и обратно.

— Мне твой гуманизм, княже, скоро поперек горла встанет, — возмутился Вячеслав. — Помнится, я уже говорил тебе, что с дикарями сюсюкаться нельзя, ибо они это истолковывают как твою слабость, и когда…

— Я помню, — перебил его Константин. — Помню и не спорю. Но гуманизмом тут и не пахнет. Просто так выгоднее. Если их примучить, они в скором времени начнут восставать, а оно тебе надо — каждый год на усмирение ездить? Куда лучше на добровольных началах.