Знак небес

— А это что у тебя там такое? — окончательно растерялся Вячеслав и шлепнулся на стоящую поблизости лавку. Рот у него так и остался полуоткрытым. Впрочем, увиденное могло потрясти кого угодно.

— Я тебе что, медик? — сухо ответил Константин. — Я и в школе в точных науках не очень-то блистал. Знаю, что если зеленое и извивается — то это биология, а если плохо пахнет — то химия.

— Жаль, что ты не медик, — вздохнул воевода.

— А толку? — равнодушно откликнулся Константин. — Все равно бы ничего не узнал. Ни приборов, ни аппаратуры, да если бы они и имелись — электричество тоже отсутствует. Ясно одно: моя кровь уже не совсем человеческая. Но это и так видно, невооруженным глазом.

— И шансов никаких?

— Всевед сказал, что он пошлет весточку Мертвым волхвам. Если ответят — неплохо, если помогут — отлично. Но вряд ли. У них, видишь ли, принцип невмешательства.

— Как учила моя мамочка Клавдия Гавриловна, в жизни иногда надо быть выше принципов, даже если они твои собственные.

— Дай бог, Слава, чтобы их мамочки учили своих детишек тому же самому. А ты чего загрустил-то? До осени времени навалом — чего-нибудь придумаем, — шутливо напустился Константин на воеводу, не желая дальше говорить на больную тему. — Значит, так. Нам осталось…

И работа по подготовке к большому походу опять закипела.

К середине февраля две мощные рати, собравшись воедино в устье Клязьмы, нескончаемым густым потоком двинулась в сторону Волги. Пройти им довелось не столь уж много. Первое посольство из Волжской Булгарии появилось перед глазами воев передовых дозоров русского войска, когда оно не прошло и половины пути по Оке.

Было оно немногочисленное, подарки с собой имело бедные, как на глазок определил один из «экономистов», присланных Зворыкой, словом, какое-то несерьезное. Поэтому Константин и отправил его обратно несолоно хлебавши, отказавшись говорить.

Второе посольство, более солидное, встретило их в устье Оки. Не исключено, что до булгарского правителя хана Ильгама ибн Салима дошли недобрые вести о вторжении монголов в Среднюю Азию, где Чингисхан лихо громил рыхлые, аморфные, неповоротливые войска хорезмского шаха Мухаммеда. А может, он устрашился при виде могучего объединенного войска. Словом, Константину было над чем призадуматься — идти дальше или принимать условия мира, равно как и извинения за сожженный Великий Устюг.

На большом совете с участием тридцати одного тысяцкого, Вячеслава и Коловрата, взятого как раз на случай ведения переговоров, рассудительные слова рязанских воевод были напрочь перекрыты воинственными криками Плещея, командовавшего полком из Переяславля-Залесского, Волоша, возглавлявшего владимирский полк, Лугвеня, руководившего ратниками из Юрьева-Польского, Остани, который шел во главе стародубцев, Яромира, командовавшего полком ярославцев, Спивака, который вел суздальцев, и прочих. За мир кроме рязанцев высказался лишь осторожный Лисуня — тысяцкий ростовчан.

Как позже пояснил Константин Вячеславу, его окончательное решение было снова замешено на психологии и желании сплотить войско. Чтобы никто не мог сказать, что князь потакает своим рязанцам, Константин поступил вопреки их советам. Нет, если бы свой голос за мир подал главный воевода всего войска, подкинув веские аргументы в защиту своего мнения, то князь конечно же прислушался бы к Вячеславу, но тот хранил полное молчание и нейтралитет.

Рязанцы не обиделись. В своей речи Константин достаточно убедительно пояснил, почему он принял решение отвергнуть мирные условия, твердо заверив, что это посольство булгар не последнее, значит, если они продолжат продвигаться к Булгару, им несомненно предложат куда более выгодные условия мира. В глубине души он не был столь уверен в своих словах, но полагал, что, даже если Ильгам ибн Салим предпочтет битву, ничего страшного не случится. Совместное сражение, где владимирцы станут плечом к плечу драться с рязанцами, ростовчане с прончанами, а ольговцы с суздальцами, сплотит его ратников, так что плюсы имелись в любом случае.

Но битвы не случилось. Едва они дошли до устья Суры, как им встретилось третье посольство. На сей раз возглавляла его вся верхушка Волжской Булгарии, включая старшего ханского сына, бека Абдуллу. Это было не просто солидно. Это было о-го-го, потому что именно Абдулла — Константин успел навести справки у купцов, торговавших с булгарами, — являлся наследником эмирского[60] престола.

Ильгаму ибн Салиму долгое время аллах никак не хотел посылать наследника — рождались одни девочки. Первого сына третья жена подарила хану, когда тому исполнилось уже тридцать лет. Позже были и другие дети, но этот, долгожданный, навсегда остался любимчиком правителя Волжской Булгарии. И то, что сейчас хан Ильгам не поскупился и отправил во главе посольства именно его, говорило о многом.