Знак небес

— Ежели бы не владыка Симон, то мы бы их еще ранее сняли, — пояснил Бучило. — Ну ты сам посуди, боярин. Князь нам почет оказывает, уважение, почти про каждого из сынов наших ответил — кто, как да что. Вот как на духу скажи, смог бы, к примеру, тот же Юрий Всеволодович мне враз ответ дать, живы мои сыны али нет? — И сам ответил: — Да никогда! Что ему смерд какой-то. Про князя Ярослава и вовсе молчу. А чужак-рязанец вмиг все обсказал, хотя сыны мои не за него, а супротив дрались. Енто как понимать?

Еремей Глебович нахмурил густые брови, догадываясь, что перечить бессмысленно, а Бучило продолжил:

— А так и понимай, боярин, что он везде и во всем с большим понятием подходит, как оно и должно быть.

Остальные старшины ремесленников тоже не молчали. Почти каждый внес свою лепту.

— Всеволода изгоем не сделал, а ведь мог бы ничего не давать. Получается, что и перед княжичем у нас совесть чиста.

— Откуп с града раз в десять поболе мог взять, а он опять-таки с пониманием. — Это уже старшина купцов Стоята слово взял.

— И пошутить могет. Да чтоб не обидно было и в самую точку, — быстро добавил кожемяка Гавря. — Я на белом свете давно гостюю, потому доподлинно ведаю, что коли человек так шутковать умеет, то злобы у него на душе нет и зависть черная там не живет. Стало быть, и дело иметь с ним не токмо можно, но и нужно.

— У него на Рязани заместо стен доселе одни головешки. Кто расстарался? Князья наши. Пущай не Юрий, а Ярослав, но в таком деле особливо не разбираются. Всем попадает — и правым, и виноватым. А он сердце сдержал — людишек, ни в чем не повинных, зорить не стал. Это как? А ведь мы ему даже не свои еще — чужие. А он опять-таки по-доброму с нами, словно уже приял к себе. — И глава древоделов подытожил: — А раз он к нам с лаской, то тут в отказ вовсе грешно идти. И супротив своего князя град мы боронить не станем. А владыка пущай себе лютует.

Утром же стали постепенно куда-то расползаться и городские стражники. Ныне их осталось всего ничего — трех десятков не набрать, да и те потихоньку продолжали разбредаться. Одного боярин было ухватил за шиворот, а тот, вытаращив глаза, выпалил:

— А от кого град-то боронить? Князь нашенский у ворот стоит, а больше никого и нет у стен.

От таких слов боярин дар речи потерял, а когда тот к нему вернулся, наглеца уже и след простыл. И вопрос свой насчет грамоток Еремей Глебович задал князю скорее из приличия, чтобы отрицательный ответ прозвучал из уст самого князя. Каково же было удивление боярина, когда Константин заверил его, что грамотку с подтверждением на владения, кои были дарованы церкви прежними князьями, он непременно по окончании торжественной обедни самолично и с глубоким поклоном вручит владыке Симону. Правда, не ту, которую он взял от владыки, — свиток пришлось переписать, поскольку он включил в него и новые угодья, которые вознамерился подарить от своего имени.

Почему не передает грамотку прямо сейчас? Да потому, что ему тоже княжескую честь соблюсти надо. Что его дружина скажет, когда узнает, что он на попятную пошел? Пусть перед служителем божьим, и не просто перед священником или диаконом, а целым епископом, но ведь пошел и от своего княжеского слова отказался. А так вроде бы все добровольно, по обоюдному согласию, притом пусть для всех будет считаться, что епископ, как и подобает служителю христианской церкви, первым пошел на уступки.

Обрадованный боярин в тот же день почти дословно передал епископу слова Константина. В ответ Симон, воодушевленный тем, что неминуемое поражение нежданно-негаданно обернулось победой, заявил, что всю организацию встречи он берет на себя, и немедленно развил кипучую деятельность по ее подготовке. В своей приветственной речи епископ не забыл упомянуть ни одного доброго деяния Константина. А в конце он еще и превознес личность самого князя: и приветлив, дескать, и о простом люде заботлив, и не злобив, и добр, и терпелив, и о церкви, как подобает истинному христианину, являет неустанную заботу.

О том же самом он говорил и на обедне, во время проповеди, которая на сей раз полностью посвящалась Константину. За основу епископ взял отрывок из книги пророка Исаии и, указывая на стоящего впереди всех, почти у самого амвона, рязанского князя, торжественно рек прихожанам, благоговейно внимавшим ему:

— И он пришед от корня великого воителя Святослава, и от корня равноапостольного князя Владимира, и от корня мудрейшего Ярослава, и словно о нем было сказано еще в Святом Писании: и почиет на нем дух всевышнего, дух премудрости и совета, дух разума и благочестия; и страхом божиим исполнится, и будет судить не по взгляду очей своих и не по слуху ушей своих решать дела. Он будет судить бедных по правде и дела страдальцев земли решать по истине. И станет препоясанием чресл его правда и препоясанием бедр его — истина.