Знак Саламандры

– И мы не знаем, когда она в следующий раз придёт. Но про тебя скажем и про карту. Ты ей нужна, а зачем – не знаем. Вот только смотри, – она тоже косится на соседний подъезд, а потом строго сдвигает смоляные брови, – пока за тобой «хвост», вряд ли она с тобой встретится. Только один на один, поняла? С Князем она связываться не хочет.

Да я бы и сама с ним не связывалась – но не травить же его, в самом-то деле!..

Я снова вздыхаю и пытаюсь выяснить хотя бы то, зачем они приходили в камеру и как её покинули, но Старая, чтоб её, Ведьма весьма профессионально чистит своим подопечным мозги. Похоже, что и впрямь доконтактная. Я бы заподозрила, что цыганки врут – но ящерка не реагирует, а значит, дело наше так никуда и не продвинулось.

Напоследок я диктую Алмазе номер телефона и прошу позвонить, как только удастся свидеться с Маргаритой. Та согласно кивает, а потом вдруг ловит мою ладонь, всматривается в неё и улыбается.

– Тётка права была, – говорит с хитрым прищуром. – Суженый совсем рядом, большая любовь ждёт тебя… Слушай сердце и никого другого не слушай, поняла?

Я недоумённо киваю, девицы снова переглядываются, хихикают и, не прощаясь, уходят. Я слежу, как они идут под ручку, цепляя полами шуб макушки сугробов и ветки кустов, и думаю, что в последнее время развелось очень уж много народу, которому есть дело до моей личной жизни.

И ведь если б была у меня эта самая личная жизнь – или хотя бы время на неё!..

Глава 17. О лилиях, могилах и катке

В магазинчике возле дома я покупаю пару белых лилий. Продавщица без лишних вопросов повязывает на них чёрную ленту, а я пытаюсь решить, нужно ли обернуть их в бумагу, или сдохший от мороза букет для кладбища подойдёт даже лучше.

В конце концов решаю, что везти куда бы то ни было увядшие цветы не слишком-то красиво. Тем более что ехать приходится автобусом – Сашка обещал сестре и матери повозить их по магазинам, – а Валентина Владимировна на робкое замечание о такси легкомысленно отмахивается. Хорошо ещё, что день выходной, но не праздничный, и в сторону кладбища народу едет не слишком много, а то были бы у меня не только подмороженные лилии, но и поломанные. Хочется из чистой вредности думать, что большего Алёна и не заслужила, но…

Смерть действительно всё списывает.

На кладбище снежно и ветрено, сквозь редкие разрывы в облаках нет-нет да и проглядывает солнце. У входа торгуют еловыми венками и искусственными цветами, в том числе и лилиями – вот и стоило возиться с живыми. Гошка высовывает морду из сумки и любопытно таращится по сторонам, пока мы хрупаем по заснеженной дорожке мимо продавцов, мимо будки охраны, мимо сарайчиков с рекламой памятников, мимо обнесённых оградками сугробов с крестами на макушках…

Не люблю кладбища. В этом я, пожалуй, не оригинальна, кто их любит-то? Разве что какие-нибудь оккультные маньяки, тёмные колдуны или вовсе некроманты. Хотя последних зимнее кладбище вряд ли радует – пока откопаешь того, кого надо поднять, всё ценное себе можно отморозить. Возможно, именно поэтому Департамент традиционных практик, как стыдливо именуют в Министерстве специалистов по подобной магии, разъезжается на отдых как раз в январе-феврале. Новички всякий раз приятно радуются, когда в ноябре видят график отпусков, а потом страдают и матерятся, оставаясь в одиночку против толпы граждан, жаждущих выяснить, что имел в виду почивший прадед, когда писал в завещании: «Хрен вам всем!»

Ладно, это всё чушь, лишь бы не думать о том, что впереди.

Валентина Владимировна уверенно ведёт меня на окраину кладбища, к серому корпусу крематория. Нужная могила неподалёку, груда свежих венков выделяется в ряду сугробов с торчащими между ними пиками оградок. Мы осторожно пробираемся по слегка притоптанной тропке и останавливаемся возле белого с серебром креста с датами рождения и смерти. К нему лентой привязано фото в чёрной рамке, и Алёна смотрит с него так светло и радостно, что у меня начинает щипать в глазах.

Чёрт, ей было всего двадцать пять. Была бы я позлее и поциничнее, могла бы подумать, мол, так стерве и надо, не сделает больше никому гадостей. Но у живой стервы хотя бы есть шанс одуматься и исправиться.

Наверное.

Пока я неловко обдираю с лилий бумагу, Валентина Владимировна начинает говорить: здоровается, рассказывает, что девочки вот совсем скоро подъедут, и «а вот Катенька к тебе пришла, она сейчас помогает полиции…». Меня передёргивает. Ещё и поэтому не люблю ходить на кладбища – посетители начинают говорить с памятником, будто с живым человеком, а ты стоишь, как дура, и хочешь сквозь землю провалиться от неловкости. Гошка очень кстати выскакивает из сумки, проваливается по шею в сугроб на соседнем участке и возмущённо верещит, я пытаюсь его оттуда выловить, не потеряв при этом цветы. Оборачиваюсь с драконом в охапке, собираясь извиниться, и едва не роняю его обратно.

Над венками в морозном воздухе переливается зыбкое перламутровое пламя.