Знак Саламандры

Вцепляюсь в ограждение катка, перевожу дыхание. Уже почти стемнело, над площадью гремит музыка и моргают фонарики, радостные люди носятся туда-сюда, кто по одному, кто парами. Виталька со своей девушкой уже куда-то умчался – они оба на коньках держатся отлично, вроде даже в какую-то секцию ходят. А я на них могу только стоять, и то, кажется, недолго… И зачем только этот лёд такой скользкий!..

– Сашка, ты маньяк, – говорю, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я на коньки вставала в последний раз в школе, с подружками, раз пять грохнулась и поклялась себе, что больше никогда. Как ты меня сюда затащил вообще?..

Он ухмыляется, отбирает у меня рюкзак с драконом и перевешивает его на себя.

– Да тут всё просто, вот смотри – ноги ставишь так…

Мимо проносится какой-то лихач, Сашка пошатывается, и я задерживаю дыхание – вот как грохнется сейчас, да прямо на Гошку… Но он всё-таки не падает.

– А ты точно сам умеешь? – интересуюсь подозрительно.

– Я?! – Сашка подбоченивается. – Да я на этом деле кошку съел! Давай, отцепляйся, не стоять же тут весь вечер!

Я смеюсь от неожиданности, теряю бдительность, и он оттесняет меня от ограды. Я охаю и вцепляюсь теперь уже в него.

– Почему кошку-то?

Он ухмыляется и пытается развести руками – получается не очень, потому что на правой руке вишу я, и мы едва удерживаем равновесие. Сашка перехватывает меня поудобнее, его рука бессовестно ложится на мою талию, но я даже не могу возразить, потому что так, кажется, и впрямь устойчивее.

– Собаку жалко. А вот Глафирку, заразу, давно пора не то в суп, не то на воротник!..

Дальше следуют жалобы про шерсть, требования корма в пять утра, наглую полосатую морду, спихивающую хозяина с подушки и пытающуюся умывать оного шершавым языком… Я хихикаю, потом хохочу и тоже что-то рассказываю про Гошкины повадки, а ехать действительно просто, особенно если меня крепко держать. Мы несёмся куда-то в вихре цветных пятен и редких снежинок, и мне вдруг становится хорошо-хорошо, и все проблемы остались за пределами ледяного квадрата, и я уже совсем не боюсь упасть…

А когда я всё-таки пытаюсь упасть, он меня ловит, прижимает к себе и…

Целует.

– Ватсон, – говорю я, когда течение времени восстанавливается и реальность приобретает более привычный вид, чем облако разноцветных искорок, – у нас тут суровый детектив, между прочим. А вы чересчур много себе позволяете.

Сашка тихо смеётся, обхватывает ладонями моё лицо, и я вцепляюсь в его запястья, потому что коленки дрожат.

– Отнюдь, – хрипло возражает он, и от самого звука его голоса по спине бегут мурашки. – Я позволяю себе куда меньше, чем мог бы и хотел.

А потом… Потом мы опять целуемся. И катаемся, и щёки горят от мороза, и мы пьём кофе со сливками и карамелью, и едим сладкую вату и пончики, и снова хохочем над какой-то ерундой, и Сашка покупает мне огромный разноцветный леденец на палочке, и это тоже почему-то ужасно смешно, а у Гошки вся морда в сахарной пудре, и он смешно облизывается, далеко вытягивая длиннющий язык, а потом мы едем домой, и пытаемся попрощаться у подъезда, и снова целуемся, и я вдруг понимаю, что чёрта с два он сейчас уйдёт, а я, кажется, и не против…

А потом у меня звонит телефон.

– Екатерина Павловна, – вкрадчиво говорит Князев, не утруждая себя приветствием, – а расскажите, пожалуйста, чем таким вы сегодня занимались, что мне сегодня три раза звонила Ильина, в смысле, мать её?

Вот уж действительно, мать её!..

Волшебство разбивается, как упавшая с ёлки стеклянная игрушка, я почти слышу звон осколков по полу. Начинаю нехотя объяснять про кладбище и Алёну, надеясь, что разговор закончится быстро, но капитану, как всегда, нужны подробности. Сашка сперва слушает, потом вздыхает, поджимает губы, кивает, ждёт ещё немного…

А потом изображает улыбку, пожимает плечами, мол, всё он понимает, быстро чмокает меня в щёку, отдаёт рюкзак с драконом и уходит к машине. Я стою у подъезда с телефоном возле уха, смотрю, как зажигаются фары, как машина откатывается назад, разворачивается, плавно трогается с места…

– Алло, Екатерина, меня слышно?..

Да чтоб тебя, заразу, лучше б любовнице своей позвонил. Хотя если она у него и была, он её наверняка задолбал – не подколами, так дурацкими вопросами.

– Слышно, Олег Андреевич. Так вот, я поговорила с Григорием Ильиным…

У нас тут, между прочим, суровый детектив и никакой романтики.

Только что ж так погано-то на душе, а?..

Глава 18. О тайнах, хамелеонах и красоте

Воскресное утро начинается довольно поздно с телефонного звонка. Некоторое время я сонно слушаю мелодию, прикидывая, кто может звонить и с кем мне меньше хочется разговаривать – с Князевым, который и так вчера испортил вечер, или с Сашкой, которому теперь будет сложно доказать, что надо ждать с отношениями до конца расследования. Оно, конечно, ничего и не было фактически…

Да ладно, кого я обманываю. Но второй раз я на каток и конфетки не куплюсь, вот.

Телефон умолкает на полминуты и принимается звонить снова. Я тянусь к тумбочке, гляжу на экран – и резко просыпаюсь.