Знаменитые русские о Флоренции

«Так мне здесь прекрасно, и так как я знаю, что ничто мне не мешает, когда захочу переменить место и образ жизни, то я не скучаю. Но близость Н.Ф. все-таки делает мое пребывание здесь как бы несвободным. Притом, несмотря на все ее бесконечные и ежедневные уверения, что она счастлива, чувствуя меня близко, мне все кажется, что она должна ощущать нечто ненормальное. Она, бедненькая, считает своим долгом ежедневно писать мне письма, и видно, что иногда затрудняется в материале для беседы. Со своей стороны, и я тоже не всегда имею что писать, и тоже почитаю себя как бы обязанным ежедневно писать. А главное, меня все преследует мысль, что она уж не хочет ли заманить меня. Но, впрочем, ни в одном письме намека на это нет…»

Увы, эксперимент с театральной премьерой не удался: Чайковский и фон Мекк с дочерьми ушли из зала (порознь, естественно) после второго акта. Вернувшись домой, озадаченный Петр Ильич написал письмо Анатолию:

«Н. Ф. тоже была в театре, и это меня стесняло, точно так же, как и вообще ее близость от меня стесняет. Мне все кажется, что она желает видеть меня. Например, я каждое утро вижу, как, проходя мимо моей виллы, она останавливается и старается увидать меня. Как поступить? Выйти к окну и поклониться? Но в таком случае, почему уж, кстати, не закричать из окна: «Здравствуйте»? Впрочем, в ее ежедневных длинных, милых, умных и удивительно ласковых письмах нет ни единого намека на желание свидеться…»

Вторую половину декабря Чайковский провел в трудной, подчас мучительной, работе над «Орлеанской девой». 22 декабря он описал свое состояние в письме фон Мекк:

«Представьте, милый друг мой, что моя героиня, т. е. Иоанна д'Арк, виновница того, что вчера я себя чувствовал в ненормально возбужденном состоянии и провел скверную ночь… Это со мной всегда бывает, когда мне предстоит большая и увлекательная работа. Очень трудно объяснить это состояние. Хочется поскорее-поскорее писать и писать. Мысли приливают к голове так, что там уж им места нет, приходишь в отчаяние перед человеческой немощью своей, с тоской думаешь о долгих днях, неделях и месяцах, которые нужны, чтобы все это сделать, обдумать, написать. Так хотелось бы вот тут, сейчас же, одним взмахом пера окончить все разом!»

В тот же день он написал еще более откровенное письмо Модесту: