С первых дней своего нового пребывания во Флоренции Чайковский с энтузиазмом принялся за работу над «Пиковой дамой», соблюдая один и тот же распорядок. Вставал без четверти восемь, пил чай, читал газеты («Natione» и «Figaro»), потом работал до половины первого. Далее – завтрак и прогулка до трех часов. Потом пил чай и, поскольку окна комнат выходили на набережную Арно, до четырех часов вместе с Назаром с удовольствием смотрел на вереницу экипажей, направлявшихся в загородный парк Кашине. От четырех до семи – снова работа. В семь – обед за отдельным столиком ресторана гостиницы с видом на набережную. Вечером – прогулка или театр.
Старший брат Николай в одном из писем Чайковскому рекомендовал было «переехать в более удобный и дешевый пансион Моджио», в котором сам как-то останавливался, но Петр Ильич уже считал себя знатоком Флоренции и настолько свыкся с «Вашингтоном», что переезжать наотрез отказался и ответил с известной снисходительностью:
«Насчет пансиона Моджио скажу тебе, во 1-х, что вы платили так дешево, ибо это было летом. Во 2-х, в пансионах этих трудно получить совершенно отдельное помещение и жить, не слыша, как какие-нибудь английские мисс упражняются на фортепиано или поют гаммы и подлые романсы. В з-х, вероятно (судя по дешевизне), этот пансион не на солнечной стороне, а зимой невозможно здесь быть не на солнце, так как оно заменяет печи и без него такой холод, что никакие хоть бы целый день горящие камины не спасут. Я же имею совершенно отдельное помещение, т. е. целый этаж узкого дома всего в три окна, выходящие на Арно и обращенные к югу, никаких соседей, абсолютное отсутствие звуков каких бы то ни было, ибо обе стены капитальные. А для меня это самое главное. Конечно, я плачу довольно дорого (30 фр. в день за мои три и Назарову одну большую комнату, еду, лампы, дрова), но это именно потому, что у меня целая квартира. Едва ли все-таки в Петербурге можно найти вполне комфортабельную квартиру на полном содержании… Работаю я от 9 до 12½, потом от 4 до 7 – всего 6½ часов, что не особенно много, но так как я пишу необыкновенно аккуратно и не отступаю от заведенного порядка ни на волос, то дело подвигается быстро, и я уж теперь, если только буду здоров, уверен, что кончу оперу вовремя… Скучаю теперь не особенно мучительно; в первое же время просто до слез. Оказывается, что я гораздо более привязан к любезному отечеству, чем это можно было бы предполагать. Прелести здешнего климата и природы редко обращают на себя мое внимание. Впрочем, может быть, оттого, что я слишком поглощен своим делом. Холода стояли всё страшные; говорят, что не запомнят в такое близкое к весне время такого продолжительного холода…»
Уже 7 февраля Чайковский в письме Модесту мог подвести некоторые итоги своей работы во Флоренции: