«Живу я здесь в маленьком пансионе; в нем останавливаются почти исключительно ученые и художники. Содержит его не очень молодая, странная, милая и, кажется, глубоко несчастная русская барыня, Екатерина Львовна Скопина. Говорит она почти всегда по-французски, жестикулирует по-итальянски, но зато молчит в своем большом оренбургском платке за маленьким медным самоваром как-то глубоко по-русски. Так молчат на Руси старые каменные столбы при въездах в заброшенные усадьбы. У нее восковое, изнуренное лицо, большие прекрасные глаза, цвета зеленых вод Перуджиновских озер и прелестная, черноглазая, семилетняя дочь итальянка, которая рисует изощренно, как Сомов, и со дня на день все больше и больше привязывается ко мне…»
Картезианский Монастырь под Флоренцией.
Попасть в пансион m-me Висковатовой, имевший репутацию «богемного», было непросто: все комнаты были расписаны надолго вперед. Однако появление молодого ученого из России обрадовало гостеприимную хозяйку:
«Несмотря на свою любовь к Италии, она, словно мелодию, которую внутренне слышишь, но спеть уже не можешь, носила в себе живую тоску по России. Так как все комнаты были заняты, Лидия Александровна уступила мне свой будуар и с радостью принялась помогать мне в дорогом ее сердцу деле сближения России и Италии… Нельзя было идти к профессорам и писателям тосканской столицы с теми скудными, отвлеченными сведениями, которые я вынес из университета и случайного чтения…»
Висковатова взяла на себя опеку над новичком. Поскольку лично сопровождать гостя в походах по галереям и церквам она не могла, она ежедневно за утренним кофе направляла изучение Степуном Флоренции, а вечером подробно расспрашивала о впечатлениях:
«Этим критическим расспросам и попутным замечаниям я в некоторых отношениях обязан больше, чем книгам Бургхардта, Велъфлина и других знаменитостей, по которым я готовился к своей итальянской поездке и которые перечитывал по вечерам…»
Первые ощущения от своего опыта «вживания во Флоренцию» Степун описал в «Николае Переслегине»:
«Я помню свой первый приезд во Флоренцию, помню, как целыми днями бродил по площадям и музеям, как ночами простаивал у залитых лунным светом стен, среди закутанных в свои черные плащи кипарисов, блаженно освобожденный прекрасною прозрачной четкостью Италии от мучительной бесформенности и певучей мечтательности моих русских настроений. В мой первый приезд я страстно полюбил Италию… Вчера весь день провел в Чертозе
(картезианском монастыре недалеко от Флоренции – А. К.). На обратном пути долго сидел на белой стене и ел фиги. Небо было изумительно ясно. Внизу в синеющем тумане мерцала Флоренция, кругом серебрились оливы и краснел лист виноградников. Где-то тихо звонили колокола. У меня было так хорошо на душе, как уж давно не было…»