Знание-сила, 2000 № 09 (879)

«Ничего не имело для нее характера сухого, служебного, скучно-необходимого» – вспоминал один из сотрудников Добиаш-Рождественской. Подтверждение тому – «корбийский альбом». В начале тридцатых годов О.А. закончила изучение рукописей знаменитой «мастерской Корби». Вместе с научным комментарием на французском языке О.А. предложила издать факсимильный альбом, количеством пятисот экземпляров, как делают серьезные научные центры, «Школа хартий», к примеру. Историки из Кембриджа готовы были материально поддержать издание, но возникли некие «административные проблемы». Академия наук не одобрила проект факсимильного издания: дорого, сложно и т.д. Поневоле появилась «мастерская Рождественских». На свои средства, при деятельной поддержке Дмитрия Сергеевича, удалось сделать фотографии рукописей, отобрать лучшие, наклеить на картон, заключить в переплет ручной работы. «12 лет изучения рукописей, 21/2 года изготовления фотографий, 1 месяц поиска бумаги» – отмечала О.А. Получилось пять прекрасных альбомов, четыре отправлено за границу: в дар Британскому музею, Национальной библиотеке Франции, Академии средневековья в США. Отзывы пришли восторженные, руководство Академии наук попросило выполнить дополнительный экземпляр для Всемирной выставки как «пример достижений советской науки». Но о факсимильном издании, которое необходимо для учебы, повседневной работы, вновь ни слова.

«Не безнаказанно прожил он в обществе»…

В середине тридцатых годов О.А. признала: «Линия жизни пошла вниз». Это противоречило признакам благополучия: были восстановлены исторические факультеты, появилась возможность вести научную работу. Дмитрий Сергеевич получил от правительства легковой автомобиль, завидную редкость тех дней. Но уходили силы, тревожили болезни, смерти родных, близких. Вновь хлопоты об «отъехавших» друзьях и учениках, осужденных и сосланных. В свое время, в Париже, О.А. увлеклась «правилом Ланглуа»: «Верить или не верить – удел Бога. Долг человека – быть искренним». Блестящая реплика в духе французской культуры, незаменимая основа для изучения наивных чудес средневековья. Но для новейших событий правило Ланглуа явно не подходило.

В 1935 году О.А. выступила на вечере памяти С.Ольденбурга, востоковеда, академика, которого она помнила со времени Высших курсов; определяя «уроки» революции, напомнила, что Ольденбург «принадлежал к поколению, через которое в пору высокосознательной его жизни, полной духовной зрелости, прошла история».

«Эта история – огромная и значительнейшая в мировом движении человечества полоса – увела с собой Ольденбурга».

«Надо понять и принять историю». Она безжалостна: оставляет «на другом берегу все, что не смогло или не захотело ее понять».

Добиаш-Рождественская решила изменить правило своего наставника: превратила веру в обязанность.

Однажды Иосиф Бродский заметил, что диктатуры всегда пытаются смешать вечность, историю, настоящее, – низкие дела дня текущего представить «призывом вечного». А история – опрокинутая в прошлое политика, об этом прямо говорилось.

Есть трудные письма, отправленные О.А учителю, Ивану Гревсу, в августе- сентябре 1936 года: «Я много задумывалась над рядом мест Вашего письма, дорогой Иван Михайлович. Вас тяжко удивило, как могу я решительно ставить крест, называть отжившим и отметать столько существенного, важного и даже великого, что еще недавно входило в мое научное миросозерцание…»

О.А. представила своего рода отречение, сказанное с верой и страстью ее героев, ее исторического времени: «В мировоззрении, в идейном построении я отхожу теперь от Вас или, лучше (ибо говоря за другого, всегда можешь ошибиться), от себя самой, какой я была, скажем, десять лет тому назад и особенно ярко и отчетливо пять лет тому назад, до смерти брата, унесшей как будто в буре то, что было, но что – очевидно – уже и было сильно разрушено необычайным опытом нашей жизни». «Я отрекаюсь» – произнесла Добиаш-Рождественская. «Не верю в бога, ни как в существо, ни как в «правящую силу»». «Не верю ни в какой абсолют, в абсолютную силу этических санкций».

Существенное, великое существует больше на «ином берегу», «которому Вы обычно относите – часто очень несправедливо – характеристики осуждающие, тогда как они должны быть отнесены не к волне, а к накипи, не к существу, – а к неудачному, раннему и подчас опошляющему осуществлению».

В науке нет «свободы и истины». Рядом наивное доказательство: «И разве не вставляли замечательные французские мастера в мои работы разные тенденциозные оговорки?»

. «Здоровые отношения» социалистического общества, – убеждала Гревса Добиаш-Рождественская, – «мне импонируют», идут к наивысшему образу «бога живого человека»». Поклоны новому язычеству?