Знание-сила, 2000 № 09 (879)

Самообман, прикрытый желанием «соединить идеализм нашей молодости» с неким «еще не сложившимся мировоззрением, которое лучшие люди «на новых берегах» ищут так же и более страстно, чем мы искали на старых». (Хотя «многое подрывается жестокостью и захватывается грязными руками».) Нет, не для «бесцветных глаз» чужих написаны эти письма – исповедь, над которой должны размышлять историки. Посмотрим продолжение, его нельзя обойти молчанием. «Я готова признать свою «ересь», «паганизм». Но если есть «несовпадение» – это ли причина расходиться? «Не следует ли принять его с той полною терпимостью, не только внешней, но и внутренней, и с уважением, какого заслуживает всякая честная мысль, чтобы, уходя от разногласий, базировать связь на том, где есть гармония… Нужна только большая внутренняя терпимость, большая свобода и доверие друг к другу, вера в чужую честность и искренность. Вот, мне кажется, тут у нас чего-то не хватает…».

Надо понять эти мысли. Представить, что терпимость к «фязи и жестокости», которые захлестнули «новые берега», Добиаш-Рождественская пыталась осознать в историческом отсчете времени. Профессиональный историк с годами обретает понимание «длинных рядов», далекой перспективы. Летом 1936 начинается гражданская война в Испании, на стороне мятежников выступает Италия, потом Германия; СССР заявляет о военной помощи испанской республике. В новогоднем поздравлении на наступающий 1937 год О.А. неприятно удивила своих коллег, напомнила о вопросе, который известный средневековый проповедник предлагал включить в исповедь: «В январские каледы не взбираешься ли ты, по языческому обычаю, на кровлю, опоясанный мечом, чтобы видеть и узнать, что предстоит тебе в будущем году?» «Я чувствую себя «опоясанной мечом» – написала Добиаш-Рождественская. «Я чувствую близящуюся войну… Я желаю, чтобы эта война, которая будет ужасной, была бы возможно короткой. Чтобы мы ее пережили. Чтобы мы в ней победили». Может быть, тогда исчезнут не «только распри народов», но и «всяческие мотивы вражды. подозрительности в среде одного народа, наступит согласие и мир…».

Не доверять суждениям, но верить рассказу

В 1938 году О.А. приступает к работе над очерками истории духовной культуры Западной Европы в эпоху раннего средневековья. (Предполагалось издание советской «Всемирной истории».) О.А. пишете трудом, изнуренная болезнью, не обращая внимания на глупости, которые преследовали ее в последние годы: чиновники требовали заменить «священников» на «попов», а средневековую диалектику на «софистику» – ведь диалектика «оружие марксизма».

Августин Аврелий, бенедиктинское движение, папа Григорий Великий, ирландские странники и каролингское возрождение, клюнииские монастыри и романское зодчество… Несмотря на сжатое, иногда конспективное изложение, сквозь сухой строгий стиль «просвечиваются» находки прошлых лет, блестящие характеристики старых лекций. Вот Григорий Турский, средневековый историк, церковный писатель: «Это чистый, только скорее пониженной квалификации римлянин». Экспромтом он легко вспоминает имена римских императоров, цитирует Вергилия, но путает винительный и творительный падежи классической латыни.

«Человек с душой страстной и пылкой, с воображением возбужденным, «Геродот варварства», как ею любили обозначать, он всячески испытал воздействие среды. Не безнаказанно прожил он в обществе, где не было ни одного крупного и деятельного человека, не имевшего убийства или предательства на совести, не бывшего или развратником, или насильником. Жизнь, сотканная из зверств и преступлений, не могла не притупить душевную чуткость «святого епископа». Друзей и покровителей церкви… Григорий всячески готов возвышать и восхвалять. Еретиков он называет «свиньями» и «собаками». Однако, изображая свою же полемику с одним из них, он чертит во всей красе их смиренной кротости проявления этой «собаки» и свои собственные во всей грубости оскорбительных и тяжеловесных аргументов. Итак, замечает историк, не следует доверять суждениям Григория, но можно и нужно верить его рассказу».

Очерки остались в рукописи: бдительные редакторы и «научная общественность» нашли иной рассказ о «Геродотах варварства» – унылый и безвредный…

Закрыты книги, сложены архивные листы. Осталось нечто важное, недосказанное… Значение достигнутого, смысл «научного дела», Добиаш-Рождественская определила в очерке жизни Ланглуа. сверяя опыт учителя с мыслями своего поколения: долг честного ученого-историка – строгая и критическая обработка фактов, обязанность – «прочность сделанного», уверенность – «гарантия непреходящего». В основе – свобода мысли. «Надо быть широким, смелым и прогрессивным в своей мысли» и «с величайшей жадностью ловить все широкое и далекое…».

Владимир Иваницкий

Изнанка духа как костюм

Искусства бывают живые и полумертвые. Одни лидируют, другие на наших глазах отходят на второй план, как случилось сегодня с поэзией. Кино, напротив, вступило в золотой век. Что касается рекламы и клипа, придет день – и те объявят себя изящными искусствами.