Знание-сила, 2000 № 11 (881)

Об этом же писал академик Д.С. Лихачев, указывая, ото в древнерусской литературе «создание новых произведений на новые сюжеты на основе предшествующих было постоянным делом», а «в ряде жанров… заимствование из произведений предшественников являлось даже системой работы». Другими словами, все они так или иначе утверждали, что в средневековом произведении, кроме авторского текста, находится текст его предшественников, инкорпорированный автором в состав «своего» произведения.

Такое единодушие трех корифеев отечественной филологии позволяет отнести их утверждение к тексту «Слова о полку Игореве», безусловно являющегося «средневековым произведением», в первую очередь в отношении заимствований его автора из поэм Бояна. Заимствования эти – прямые цитаты, отмеченные именем певца XI века, они могут быть опознаны и в других фрагментах, отражающих события XI века. Следы этих заимствований прослеживаются и позднее, поскольку авторы «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» так же использовали в своем творчестве текст поэта XII века, как он сам – текст своего предшественника. Так выстраивается цепочка передачи текста XI века через анонимного автора «Слова» к столь же анонимному автору «Задонщины», жившему в XV веке, а затем и к автору «Сказания о Мамаевом побоище».

Правда, не все здесь так просто.

Дело в том, что благодаря глубоким и убедительным исследованиям Лидии Петровны Жуковской сегодня ни у кого нет сомнений, что текст «Слова о полку Игореве» дошел до нас в списке второй половины XV века, испытав за предшествующие три столетия своего бытования несколько переработок, во время которых менялись не только лексика и орфография, но и смысл произведения. В результате поэма «о войне и мире» превратилась исключительно в поэму «о войне». Однако в любом случае шла речь о нападении на половецкие стойбища или о женитьбе Владимира Игоревича, ни о каком завоевании Дона или Тмутаракани речи быть не могло. Их появление в «Слове» может быть объяснено только заимствованиями его автором из поэм Бояна вместе с «красным Романом Святославичем», который, как известно, был тмутараканским князем, и Олегом «Гориславичем», который морем бежал из Византии на Русь.

Наоборот, все воинственные заявления в «Слове», постоянные упоминания «Дона Великого», который «зовет князи на победу», могли попасть в «Слово» только после Куликовской битвы, то есть в самом конце XIV или в первой четверти XV века, когда была одержана блестящая победа над ордынскими войсками, состоявшими, стоит заметить, из половцев. К этому времени половцы не только в массе своей омусульманились, став «погаными» для православных, но из союзников и родственников русских князей превратились в постоянных врагов, против которых следовало крепить союз враждовавших между собой князей, «закрывая Полю ворота».

Вероятность создания именно в это время новой редакции «Слова» (а по существу, нового произведения на основе старого) подтверждается наблюдениями над рассказом о походе Игоря в Ипатьевской летописи, текст которого до последнего времени полагали написанным вскоре после самого похода.

Споры вызывало лишь определение того, что на что повлияло – текст поэмы на летопись или же, наоборот, летописный рассказ подвигнул одного из его читателей на создание «Слова», как это утверждали «скептики». Впрочем, спор оказывался беспредметным, потому что все совпадения летописи со «Словом» – упоминания «моря», «Каялы» (при наличии Сюурлия!), «потопления» войска Игоря и прочие – были чужеродны рассказу и могли попасть в его текст только из текста поэмы.

Сейчас можно утверждать, что такая правка летописного текста была проделана не в XII – XIII веке, а только в конце XIV или в первой четверти XV века. Об этом свидетельствуют использованные в рассказе термины «отроци боярские» и «черные люди», не известные более раннему времени, тогда как вся картина боя с половцами «вкруг озера» (неизвестно откуда взявшегося в степи) оказывается заимствованной из описания набега литовцев, описанного в той же летописи под 6770 годом (1262).

Более того, похоже, что список Мусина-Пушкина, созданный в семидесятых годах XV века, явился результатом еше одной переработки «Слова» под влиянием возникшей ранее и на его основе «Задонщины», которая именно в эти годы получила свое новое звучание. Предполагать такое взаимодействие двух текстов позволяет общий для обоих памятников фрагмент «плача жен по погибшим мужьям», естественный в ситуации «Задонщины», однако до сих пор вызывающий удивление в композиции «Слова» своим содержанием.