Зов Оз-моры

— На керемети Нуянза поёт, да только боги её не слышат. Случись засуха или наводнение, как к ним обращаться? А ежели ясак увеличат, кто нас защитит? Отвернулись боги от деревни. Даже Мекше-ава, и та нас забыла.

— Выходит, вы ясак белому оцзору теперь платите?

— Как же иначе? Рузы нашли нас, переписали… — вздохнул Офтай. — И сразу же податями обложили. У царёвой казны брюхо бездонное. Давай-давай, а давать нечего.

Варвара намазала мёдом три блина — себе, Денису и Василию.

— Добрый медок! — сказала она. — Почему ж говоришь, что Мекше-ава от вас отвернулась?

Выражение лица деревенского старосты внезапно стало раздражённым и угрюмым.

— Не стало у нас мёда, — ответил он. — Попотчевать тебя он всегда найдётся, а вот на продажу его нет. Ни в Вирь-ате, ни в соседних деревнях.

— Что же так, Офтай?

— Саранча налетела, вот и не стало бортей. Двуногая саранча.

— Неужели татары?

— Если бы… Рузы! Казаки из Шацка. Порубили бортевые липы, раскололи нешкопари, забрали мёд и уехали.

— Рузы? Сторожевые казаки? Быть того не может!

— Может, Толганя!

— А вы жаловались?

— Кому? Рузам на рузов? — желчно засмеялся Офтай. — Казаки хуже татар и ногайцев оказались. Те борти не грабили, только девок в полон забирали. Хочешь, поезжай да сама посмотри. Увидишь много срубленных лип. И, здесь, и в окрестных угожьях тоже. По Челновой вплоть до Лашмы-реки.

— Там моя Лайме стояла. В устье Лашмы как раз… — вздохнула Варвара.

— Вот что Офтай говорит, — она перевела взгляд на Поротую Ноздрю. — Тут грабёж учинили казаки из Шацка. Колоды разбили, липы порубили, мёд собрали и увезли.

Глаза у Василия расширились, взгляд забегал быстрее обычного. Варвара поняла, что он обдумывает, как поступить.

— Посмотреть бы борти, — наконец, сказал Поротая Ноздря. — Доложу в Тонбов.

— Покажешь дорогу?

— спросила Варвара Офтая. — Стрелецкий пятидесятник остановит грабёж.

— Как? — рассмеялся инь-атя. — Приведёт стрельцов, и они разграбят то, что уцелело?

— Не доверяет он вам, — шепнула Варвара Поротой Ноздре.

— Скажи ему, что с осени тут за порядок отвечает тонбовский воевода, — ответил Василий. — Тати из Шацка убыток царёвой казне нанесли. Боборыкин такое не потерпит, отвадит их мёд воровать. При Иване-царе за поруб бортей головы отсекали. Ныне времена не такие лютые, но мало казакам не покажется. Пусть дед садится в наши сани и везёт меня к порубленным деревьям.

Варвара перевела Офтаю его слова. Тот, хоть и с выражением недоверия на лице, оделся и пошёл к повозке.

Конь медленно двинулся по угожью, обходя стволы корабельных сосен и кусты орешника. Вскоре бор сменился лиственным редколесьем.

— Вага! Ватт!

[3] — крикнул Офтай.

— Вот оно, разорённое угожье! — сказала Варвара мужу и Василию.

Те соскочили с саней и начали рассматривать бортные липы. В стволах зияли длинные прямоугольные дупла: должеи были выбиты и не вставлены назад. Внутри ещё оставались куски сот. Рядом с деревьями валялись разбитые колоды-нешкопари.

— Вага! — печально повторил Офтай.

— Пускай в Тонбов приезжает, — сказал Варваре Поротая Ноздря. — И двух свидетелей берёт. Бестужев примет челобитную.

— С чего это стрелецкий голова станет говорить с крестьянами? — ухмыльнулась Варвара.

— Станет! — ответил Поротая Ноздря. — Здесь же ж ясашные земли. Боборыкин следит за тем, чтоб казне с них был доход. Пусть бортники приезжают. Сначала ко мне: я помогу составить жалобу. Потом в съезжую избу.

Варвара повернулась к инь-ате.

— Бери ещё двух бортников и вези их в Тонбов. Веди к Василию Поротой Ноздре. Запомнишь? Он к начальству вас отведёт.

— Ага, бояре нас выслушают! — расхохотался дед.