Как только повозка скрылась за деревьями, Ведь-ава и Варвара обернулись зимородками, догнали её и сели на крышу. Дева воды смотрела вперёд и, как только замечала лужу, сразу же осушала её силой мысли.
— Вот диво-то! — попеременно ахали то возница, то подьячий, то Михаил. — Правда ведь, проезжаем.
Кибитка долго ползла мимо лесов, подлесков и болот, пока за молодым ельником не показались соломенные крыши изб. Возле первой же их Денис спрыгнул на траву и крикнул работающему в поле мужику:
— Где здесь деревня Вороново?
— Эхто вблизях, — ответил крестьянин. — Вон за той веретеей[3], — он махнул рукой в сторону редколесья. — Как вы туда проедете? Бог весть.
— Проедем с божьей помощью, — усмехнулся Денис. — А Купчины и Колотково далече?
— Эхти деревни тож вблизях. Где и Вороново.
— Там люди-то хоть живут?
— Как же не живут?
Денис решил больше не мешать мужику и вернулся в кибитку. Скоро она доехала до Воронова. Подьячий там нашёл сельского старосту, расспросил, сколько людей там сейчас живёт и за счёт чего они кормятся, всё старательно записал и дал знать Григорию, что пора ехать к следующей деревне.
Мужчины решили заночевать в Колоткове у одинокой старушки. Как только они покинули кибитку, внутрь её влетели две птички, чтоб не спать под открытым небом.
— Нас тут змея не найдёт, не съест? — опасливо спросила Варвара.
— Пусть попробует! — рассмеялась Ведь-ава. — Это я съем змею, как только она подползёт.
Утром зимородки перепорхнули назад, на крышу кибитки — и скоро она тронулась в направлении Чудинского болота.
-
[1]Иоанн Неронов
— нижегородский священник. Вначале ярый сторонник, а затем непримиримый противник реформ Никона (как и его младший соратник протопоп Аввакум).[2] Челобитная
, поданная в 1636 году патриарху Иоасафу девятью нижегородскими священниками, в том числе Нероновым. Считается провозвестницей реформ Никона и церковного раскола.[3]Веретея
— сухое, поросшее редкими деревьями место на болоте.Глава 47. Лихие дезертиры
47. Лихие дезертиры
Повозка встала, и лихие люди неспешно подошли к ней.
— Выкрятывайте! — крикнул по-русски один из дезертиров, с саблей и в шапели.
Подьячий и Михаил выскочили из кибитки на дорогу. Спустился и Григорий, только Денис остался в повозке.
— Серебро имеется? — гаркнул русский дезертир. — Хлебушек тож гоните.
Те дрожали в остолбенении и с места не сдвинулись.
— Самим, что ль, туда лезть? Эй, Петька!
Другой русский разбойник, в холщовой рубахе и с топором, вразвалку подошёл к кибитке и увидел в её глубине Дениса.
— А ты чего, особого залучья ждёшь? — крикнул на него разбойник.
Денис непроизвольно схватил саблю и выскочил из кибитки.
— Ишь, какой прыткий! — засмеялся Петька. — Ну-ка, бросай наземь!
Денис не знал, как ему поступить дальше. Григорий не спешил ему на помощь, Михаил и подьячий — тем более. Биться в одиночку было бы самоубийством, и он застыл на месте с саблей наголо.
— Сказал: саблю наземь! — повторил дезертир. — Не балуй, ежели жизнь не огазла.
Денис окончательно понял, что ему не поможет никто из спутников, и бросил саблю на дорогу. Петька подобрал её.
— Так-то лучше! — засмеялся он.
Другой разбойник крикнул:
— Свяжите его!
«Что они со мной хотят сделать? Опозорить, изнасиловать? Избить до полусмерти? Изувечить? Или под страхом смерти включить в свою банду?» — лихорадочно бежали мысли Дениса.
Он вытянул руки вперёд, и Петька вытащил из котомки верёвку… Но тут с крыши кибитки взлетел зимородок и нырнул в болото неподалёку. Прошло мгновение — и из-под ковра сфагнового мха пошли крупные пузыри. Затем в нём образовалась брешь, и из воды вынырнула молодая женщина. Лихие люди обернулись на всплеск и открыли рты.
— Глянь-ка, девка! — загоготали они. — Красовитая! Надо же, в болоте купается.
Она же поднялась и пошла к берегу по трясине, как по сухой земле.
Разнёсся разноязычный гомон. Денис расслышал в нём русские слова:
— Гожая девка! У меня уже год баб не было. Лови её, Петька! Вмистях натешимся.
— Эхто не девка никакая, а кикимора болотная! — закричал в ответ Пётр. — Порсь отседова!
Однако ни он, ни его собратья не смогли не то что убежать, но и даже сдвинуться с места. Мышцы их одеревенели, даже глаза не моргали. Девушка оглядела лихих людей ледяными синими глазами, подняла руку, и из её пальцев вырвались струи кипятка. Ослепшие разбойники схватились за обожжённые лица и стали беспорядочно ходить по дороге, крича от боли. Трое по-русски, двое по-шведски, а остальные — на языках северных финнов. Варвара, сидящая птичкой на крыше кибитке, вслушалась в их визг, но смогла разобрать всего одно слово.
Вскоре они затихли, повалились на придорожную траву и уткнулись в неё лицами.