В деревню все вернулись затемно. Офтай, не поужинав, залез на печку и сразу же захрапел. Варвара во дворе окатила себя водой из омута, а дома омыла ей ногу Дениса, покормила его и изнеможении повалилась на настил в кершпяле. Минуты не прошло, а она уже спала. Снился ей гигантский водяной червь, неспешно пожирающий живого человека.
-
[1]Кереть
(мокш.) — колёсный плуг, перенятый мокшей и эрзей у волжских булгар.[2]Толганя
(мокш.) — пёрышко. Уменьшительно-ласкательная форма имени «Толга».[3]Эчке вайгяль и шуване вайгяль
— «толстый» голос и тонкий голос. Иначе говоря, Инжаня будет альтом, а Варвара — сопрано.Глава 16. Дым папоротника
Варвара долго приходила в себя после ночного кошмара. Ей было и совестно, и больно, и радостно одновременно. Она думала, что сказать мужу о вчерашнем мольбище. Он ведь пристанет с расспросами, и что-то ответить непременно придётся.
— У нас теперь есть дом, — улыбнулась она, накладывая ему в миску солёные грибы и варёную репу.
— В этой деревне? На кой он нам? — удивился Денис.
— Мы теперь в общине.
— Они нас приняли?
— Не нам это нужно. Им! Кузнец в деревне юн и неопытен, а старый умер.
— От чего?
— Лифкст. Это когда рябой делаешься.
— Оспа налетела? Жалко деревню. Тяжко ей… но мы-то здесь причём?
— Как причём? Ты ж кузнец.
— Ну, и что?
— Они ж тебя спасли. Нужно… как это?
— Взачесть поработать? Отблагодарить? Вот оно что!
— Именно! Ты ж мастер. Оружейник. Ножи, топоры, перья для рогатин, сабли для них куёшь… Будешь куёшь?
— «Будешь ковать», хотела сказать?
— Учу рузонь кяль. Непременно.
— Учи-учи! Пригодится.
— Учу, Денясь! Непременно учу… А булатную саблю можешь ковать?
— Ты когда-нибудь видела булат? — засмеялся Денис. — Настоящий, литой? Не красное железо?
— У Путилы Борисовича. Персидскую саблю.
— Ага, у него шамшир из Испагани[1], — вспомнил он. — Сабелька для конного боя. От мастера Асада. Она вчетверо дороже, чем бехтерец у Быкова! А ещё у кого-нибудь ты видела булат?
— Мммм… — задумалась Варвара.
— Не видела, — сказал ей муж. — Никто на Руси не знает, как лить булат. Я лишь перековывать его умею, но даже это редкий мастер может. Отец научил. Семейная тайна!
— Выходит, куёшь? — обрадовалась Варвара.
— Где его найти? Булатный слиток-то… — вновь прыснул Денис.
— А простую саблю куёшь?
— Из уклада[2], ежели помощника дадут.
— Он есть. Юный кузнец. Он — твой подмастерье. Ты учишь его. И ещё учишь меня. Гутарить как рузы и саблей махать. И Инжаня тоже учит меня. Петь хвалу богам.
— Хочешь надолго здесь остаться?
— До лета. Куёшь оружие для деревни?
— Впустую я буду работать. Деревня не сможет себя защитить. Ни от татар, ни, тем паче, от русских. Неужто не разумеешь?
— Разумею… лучше тебя разумею… я видела гибель моей деревни… моей Лайме…
— Так в чём же дело?
— Я мокшава, а здесь живут мокшет. Мы не должны их бросить.
— А как же наша мечта?
— Ждёт немножко…
Денис не сразу ответил. «Зов крови и исконной веры! Никуда ей от этого не деться», — думал он, глядя на свою Варвару-Толгу.
— Что ты вчера делала на керемети? Опять молилась чертям? — поинтересовался он, когда доел завтрак.
— Оз-мору пела!
Денис вспомнил, что это такое.
— Оз-мору? — переспросил он. — Ты разве волховка? А как же Инжаня?
— Хрипит.
— Ты служила богам вместо неё?
— Угу.
Денис опешил. Могло ли такое случиться в христианской церкви? Ну, допустим, охрип поп — и вдруг литургию доверили даже не дьякону, а девице, которую никто из прихожан раньше и в глаза не видел. Чушь какая-то!
— Ах, ты же у меня ворожея! — улыбнулся он жене. — Неужто всю деревню околдовала?
— Я не хотела. Они сами.