Читаем Зов Оз-моры полностью

Зов Оз-моры

— Всё понятно, — грустно сказал Денис. — Быть тебе волховкой, когда Инжани не станет. Значит, ты решила навсегда здесь остаться, а не до лета. Чем же ты их всех приворожила? Неужели голосом?

— Брось! Я не гожусь. Оз-авы — это ёнц-авы. Мудрые женщины! Так их иначе зовут. Мудрые они… а я молодая. Совсем молодая. Мне… кемгафксува… ммм… десять и восемь…

— Тебе восемнадцать?

— Ага. Ну, какая же я ёнц-ава?!

— У тебя личико юное, а глаза мудрые. Смерть родных видела и гибель односельчан. В браке с Паксяем была несчастной. На семью ненавистного мужа упаривалась в поле. У Путилы прислуживала, унижалась. Столько всего пережила! Взрослая ты уже. А говоришь «какая я ёнц-ава»? Вдруг подойдёшь? Иначе с чего бы Инжаня вздумала тебя учить?

— Брось! — отмахнулась Варвара и пошла к столу, чтобы испечь пачат — толстые блины из пшённой муки…

Ближе к полудню в дом Офтая нагрянула нежданная гостья. Стройная и рослая, со смугловатым остроскулым лицом и локонами цвета морёного дуба, которые выбивались из-под мягкого красного чепца, украшенного речным жемчугом. Прорезь на её панаре скрепляла застёжка-сюльгам с бронзовыми утиными лапками. К поясу были привязаны со сверкающие, тонко звенящие бубенчики. В руке она держала кожаный мешок.

Инжаня обвела горенку колким взглядом, остановила его на Варваре и громко произнесла чистым низким голосом:

— Толганя! Вчера вся деревня слушала тебя, открыв рот. Даже боги отвлеклись от своих дел, когда услышали твоё пение. А сегодня ты, значит, скромненько печёшь пачат?

«Так быстро не выздоравливают. Она вчера притворялась больной, чтобы поручить мне Оз-мору, — поняла Варвара. — Но почему Инжаня так спешит?»

Она взглянула в глаза ёнц-аве, пытаясь найти там ответ, но они были какими-то ускользающими, у них даже не было определённого цвета: вблизи зрачка радужная оболочка была светло-карей, у края серо-голубой, а посреди — зелёной.

Странные глаза, неуловимые…

Инжаня отвела взгляд от Варвары, улыбнулась лежащему Денису и ткнула пальцем в своё солнечное сплетение.

— Здравствуй. Я Инжаня, — сказала она по-русски.

Тому стало не по себе. От гостьи исходила давящая нездешняя сила. «Ведьма! Истинная ведьма! — со страхом подумал он. — И не хрипит вовсе…»

— Оз-ава хочет с тобой познакомиться, — шепнула ему на ухо жена.

— Денис, — борясь с дрожью в голосе, ответил он.

— Толганя, как ты его лечишь? — поинтересовалась Инжаня, перейдя на мокшанский.

— Как мама учила, — ответила Варвара. — Смешиваю мочу с соком полыни и дёгтем, пропитываю тряпки и прикладываю к его щиколотке. Пить даю настой зверобоя и душицы. Меняю войлок каждый день…

— Этого мало, — хмыкнула Инжаня. — Учить тебя да учить! Сначала нужно изгнать из дома алганжеев, а потом уже лечить ногу. Вот, смотри!

Инжаня развязала горло мешка, вынула полотенце, варёное яйцо, свежее мясо, курильницу и закрученные спиралью побеги вирь-авань руця («платка Вирь-авы» — разновидности папоротника, дымом которого мокшане окуривали больных).

— Угли в печи ещё тлеют? — спросила она Варвару.

Та кивнула, и Инжаня кочергой подгребла в курильницу немного углей, бросила туда папоротник… Когда из чаши пошёл густой пахучий дым, она громко сказала:

— Повторяй за мной, Толганя! Только выше бери, как мы условились, и постарайся не соврать. Впрочем, у тебя верный слух…

Возле чашки она постелила полотенце, положила на него яйцо, кусочек мяса, испечённый Варварой блин — и запела:

Кшу! Кшу!

Аде ярхцама, алганжейхть нолдафт.

Вага тинь ярхцам бяльне.

В ага тинь кшине-салне.

В ага тинь вайне-алне.

Ярхцада, симода, анелятядязь.

Коста састь, ся кигеть ильхне тядя зь.

Ильхнетядязь тов, косо тинь учихть, учихть ярхцамаста.

Тосо эряфонц пара, тосо киштихть, тосо морыхть.

Варьда орта алга, сиянь киге, зирнянь седь ланга!