Зверь 44

Автоматика полетела не впервые. Нам с Кирпичом уже доводилось вручную настраивать печи, однако в прошлый раз мы заранее распределили вахты так, чтобы в каждую из них вписался хотя бы один печник, и особых проблем не возникло. Сегодня пришлось действовать самостоятельно, напрягая мозги и вспоминая, какую ручку подкрутить, какой рычаг дёрнуть. К счастью, Фара выудил из-под дробилки заляпанную инструкцию и несколько часов подряд, перекрикивая «Зверя», зачитывал её вслух. Вновь и вновь повторял одни и те же пункты, вколачивал их в наши с Кирпичом головы. Нам бы так поработать недельку-другую, и мы бы справлялись не хуже печников.

На палубе долговязый Шпала вытягивал свои длиннющие руки и, направляя кран малого бортового подъёмника, спускал к нам хануриков, а мы принимали их и сортировали по весу и типу. Забрасывали мешки на противень, поднимали складной стол и направляли трезубец его столешницы в печь, после чего вытягивали столешницу и опускали дверь. Тут всё просто. Гораздо сложнее было регулировать приблуды, за управление которыми обычно отвечала автоматика.

От нас требовалось поддерживать нужную температуру на разных этапах горения и в целом не позволять ей выйти за рамки восьмисот семидесяти и тысячи ста градусов. При низкой температуре кости хануриков лишь обуглятся, а при высокой покроются стеклом и затвердеют так, что их не возьмёт никакая дробилка. Кроме того, я поглядывал на датчики дожигательной камеры. В ней сгорали выделившиеся из хануриков и не сгоревшие в самих печах газы. Слава богу, камера отлично работала и без дополнительной регулировки, иначе у меня бы точно мозг потёк изушей. Я только следил, чтобы в ней не гасла горелка и не залипали клапаны, отмеченные отдельными лампочками на щитке.

Окошка на двери никто не предусмотрел. Минут через двадцать после запуска печи я включал гидравлический привод. Круглая дверь приподнималась. Заслонив лицо рукой, я прижимался к простенку между печами, а Кирпич, облачённый в верхонки и колпак с защитными очками, заглядывал в образовавшуюся щель. На него изливался поток испепеляющего жара, от которого морщился даже сидевший поодаль Фара. Кирпич мельком осматривал хануриков. Его приветствовали обнажённые до красноты тела. Они успевали вышелушиться из-под мешков и одежды, заодно скинуть волосы и почти всю кожу. Почерневшие головы вскипали. На занимающихся руках и ногах частично оголялись мускулы. Кирпич кричал мне, что всё в порядке, и я торопился опустить дверь.

Задержавшись у щитка, я почти в два раза увеличивал приток воздуха и ощутимо снижал температуру в осмотренной печи, а Кирпич доставал металлические грабли и бросал мне какую-нибудь шутку. Из хануриков активно вырывался всякий газ, и Кирпича забавляло, что они подрагивают, словно пританцовывают в огне. Я на его шутки не отвечал. Молча торопился к следующей печи.

Жаропрочная дверь приподнималась. Кирпич, вооружённый граблями, заглядывал внутрь. На сей раз его встречали ханурики, полностью охваченные пламенем, с отпавшими конечностями, со вскрывшимся и полыхающим изнутри животом. Кости, до которых добрался огонь, местами побелели, местами почернели. Грудина провалилась, и рёбра торчали короткими обрубками. Нужно было убедиться, что ханурики прогорят равномерно, и Кирпич протягивал к ним грабли. Впивался зубьями куда ни попадя, лишь бы ухватиться, и переворачивал на бок или на спину. Дольше всего, если не считать кости, прогорали сердце, лёгкие, почки и что-то там ещё, потому что в них было много воды. Ну, по крайней мере, так говорил Череп. Может, и много, не знаю. Главное, что без автоматики, направлявшей струю раскалённого воздуха, Кирпичу приходилось ворошить хануриков. Не зря Калибр называл печников шашлычниками.

Опустив дверь, я почти перекрывал воздух и окончательно снижал температуру во второй печи, и мы с Кирпичом шли к третьей. Фара уже не морщился от выпущенной волны жара, а я не вжимался в простенок и только загораживал лицо ладонью. Заглянув внутрь, Кирпич видел размётанный пепел и отдельные красные или белые кости. Убедившись, что среди них нет чёрных, давал мне знак, и я выключал печь. Пока она остужалась, мы с Кирпичом принимали с палубы новых хануриков.

Из остуженной печи Кирпич граблями выскребал сохранившиеся кости. Нажимая кнопки, я вытаскивал наружу противень, затем загонял внутрь Фару, чтобы он прошёлся там веником. Потом Фара возился с магнитом и засыпал кости в дробилку, а мы с Кирпичом заново прогревали высвободившуюся печь, загружали в неё новую партию хануриков и торопились к печи, где ханурики едва успели отбросить руки и раскрыть свои полыхающие внутренности. Фара, разобравшись с дробилкой, возвращался к чтению инструкции. Всё повторялось по кругу.