– Итак, начнем сначала, – вновь терпеливо проговорил человек, сидевший напротив. – Вы преследовали подозреваемого в убийстве…
Казарин откинулся на спинку стула и молча наблюдал, как его собеседник в сотый раз повторяет изложенную им версию, многозначительно выделяя интонацией моменты, вызывающие у него особые сомнения. Интересно, подумалось Артему, что бы он сказал, если бы рассказать ему обо всем увиденном Казариным под землей, без утайки? Пожалуй, сразу отпустил бы Артема на все четыре стороны как человека, явно повредившегося рассудком. Даже Дзержинский на типовом казенном портрете смотрел на Казарина со стены подозрительно, с прищуром.
Из всего разговора Артем понял только одно: собеседник подозревает его в том, что Казарин – вовсе никакой не Казарин, а шпион и соглядатай, который попытался пробраться в бомбоубежище завода или на сам завод с целью выведать какие-то важные сведения. Но некий сознательный гражданин сообщил «комитетчикам», что нужно ждать гостей. Кто этот не в меру бздительный доноситель, сомнений не оставалось: не иначе, как болоньевый навел на Артема с Настей спецназ госбезопасности и чуть было не спровоцировал кровавую бойню между «спецами» и ментами. Спасибо Стрижаку и неведомому Шороху, у которых, слава богу, хватило ума и выдержки начать знакомство с разговоров, а не со стрельбы… Собеседник Казарина, который попросил называть его Иваном Иванычем («Ну, зовите меня, скажем, Иваном Ивановичем…» – отрекомендовался он в самом начале больше похожей на допрос беседы так, что сразу стало понятно: никакой он не Иван и Иванов в его семье отродясь не было), продолжал между тем скучно излагать Артемовы показания, ненадолго замолкая после каждой фразы. Он будто ждал всякий раз, что Казарин вдруг зарыдает горючими слезами раскаяния и исторгнет из своей груди правдивые показания, как Данко – пылающее огнем сердце. Артем злился все больше.
– Послушайте, Иван Иванович, или как вас там по-настоящему! – не выдержал он наконец. – Вы мне порядком надоели! Ребенка убили – вы можете это понять?! И тварь эта все еще на свободе! У вас есть дети? Этот гад в любой момент может продолжить мучить и убивать! А вместо того чтобы помочь мне в его розыске, вы тут мне допросы с пристрастием учиняете, как Берия Мейерхольду! – блеснул Казарин напоследок эрудицией либерального интеллигента, хотя и не считал себя ни интеллигентом, ни либералом.
– Господи, чем же вам Берия-то не угодил? – устало и грустно произнес Иван Иванович. – А допросов с пристрастием вам никто не устраивает, не сочиняйте.
– Как это – чем не угодил?! – взвился Артем. – Чем мне мог не угодить кровавый палач, сталинский сатрап и людоедский упырь? Наверное, пенсне его не нравится!
– Казарин, ну, что за бред вы несете? – Иван Иванович с какой-то брезгливой жалостью взглянул на Артема. – Нельзя же, в самом деле, бездумно повторять любую дичь, которую изрыгает на коммунальной кухне спившийся интеллигент дядя Петя вместе с рвотными массами! Лаврентий Павлович занял пост наркома внутренних дел СССР в конце 1938 года, когда массовые репрессии, даже по данным самых либеральнейших западных историков, резко пошли на спад.
Очки Ивана Ивановича в щегольской золоченой оправе блеснули в свете люстры, чем-то напомнив пенсне Берии, и это вызвало у Казарина внезапный приступ неприязни к вежливому «комитетчику». Ему вдруг вспомнилось из Галича:
– Берия школьниц хватал прямо на улицах и затаскивал в свой гарем! – ляпнул Артем первое, что пришло ему в голову.
– И это тоже – из разряда баек и анекдотов времен развенчания культа личности, – сказал Иван Иванович и неожиданно улыбнулся. – Хотя нет дыма без огня. У Лаврентия Павловича действительно имелась 16-летняя пассия, но там было другое, там – любовь… Когда я был школьником, по Москве ходила помешанная женщина, и все говорили про нее, что она – одна из тех самых девочек, похищенных Берией. Потом я вырос и узнал, что никакая она не жертва похотливого наркома – просто обычная сумасшедшая. В прежние времена монахини в монастырях грезили о том, что они физически сожительствуют с Иисусом Христом. А когда христианских святых заменили на вождей, вполне логично, что сексуальный бред женщин был перенаправлен в их сторону. Психушки до сих пор переполнены пациентками, к которым по ночам «приходят» Брежнев или даже Сталин. Очевидно, та сумасшедшая также была из их числа, только ее «избранником» был Берия. Ну посудите сами, Казарин, что такого мог показать Лаврентий Павлович школьнице, пусть даже не нынешней, а тогдашней, чтобы она вдруг повредилась рассудком?
Щегольской костюм-тройка, явно купленный не в соседнем универмаге, а где-нибудь за границей, удивительно не шел к простецкому псевдониму, выбранному чекистом, и это Артема почему-то сильно раздражало.
– Не знаю я, – с сомнением сказал он. – При Берии же лагеря были…