Звери Стикса. Часть 2. Мемориум

– Да! Ты все понимаешь, Кира. Все понимаешь правильно. Ты мыслишь также, как мы… ты такая же, как мы…

– Нет.

Тихое слово прозвучало, словно гром в абсолютной тишине предрассветной ночи. Кира обернула к полурыбам свое лицо. Ее глаза стали желтыми. Она занесла руку, и пес решил, что сейчас она запульнёт камнем в сознанцев. Но вместо этого она каким-то легким, но закрученным движением запустила камень в воду. Кусочек земной породы громко булькнул и быстро пошел ко дну, оставив на поверхности легкое облако маслянистой белковой пленки тела Лесной Ведьмы. В этот час быка на берегу были произнесены не просто слова, а заклинания, скрепленные кровью. И теперь пришло время для вердикта.

– Жизнь священна.

Возможно, это сказывалась боль и усталость, но он мог поклясться, что услышал эхо ее слов. Со всех сторон, звуки ее уверенного голоса отразились от каждой травинки, от каждого листочка в округе. Шум ветвей и рогоза усилился, но ветра он по-прежнему не чувствовал.

– Все, кто не согласен, омерзительны мне. Все, кто омерзителен мне – омерзителен Земле и опасен Лесу. Я не хочу, чтобы вы и те, кто мыслит, как вы, приближались ко мне или к этому месту. Библиотека погибла по вашей вине.

Пес довольно усмехнулся. В глубине души он не сомневался в девушке. Однако руку дернуло – его производственная травма давала о себе знать. Он вновь помрачнел, отпустил косу и пошел к воде. Сполоснув руку, он обнаружил, что Кира прорвала три основательных борозды настолько глубоко, что шкура с мясом заворачивалась пластом с одной стороны. Боль была просто одуряющая. Пес зачерпнул большую горсть глины и ила и шлепнул толстым слоем на развороченное предплечье. Он думал о том, что, несмотря на все свои усилия, он по-прежнему не понимает ее. Просто не понимает, почему она постоянно убегает. Зачем она просит помощи, а затем бросает все на полпути, подставляет его и кидается грудью на амбразуры. Вроде бы она не со зла это делает? Как будто вот решает, что будет ему доверять, а потом вдруг передумывает. Пугается? Или ей до такой степени насрать на то, что будет с партнером, если она выйдет из игры без предупреждения? Даже не так – может быть ей до такой степени плевать конкретно на него?

Кошку же душил стыд. Если бы не ночь, она бы горела сейчас поярче пожара на той стороне озера. Угар и боевое напряжение спали, так что теперь она более-менее трезво смотрела на то, что натворила и постепенно приходила в ужас. Первое что она подумала, так это зачем. Зачем она действительно ушла из леса!? Почему она так глупо подставила своего защитника? Там, в лесу ей казалось хорошей идеей справиться со всем самой. Но сейчас слова пса о том, что ему некуда было отступать, потому что она ушла с точки сбора, жгли душу. Получается, что она его предала. Когда же он подошел к воде и угрюмо шлепнул на руку болотной глины, ей и вовсе поплохело до тошноты. В голове ослепительной вспышкой взорвался звенящий колокол. Она прикрыла глаза, борясь с головокружением. Но почему-то сияющий бурый огонь на том месте, где стоял Фауст продолжал мерцать, даже сквозь закрытые веки.

«Откатить. Господи-Боже, пожалуйста – сделай чудо! Откатить назад эти несколько мгновений. Чтобы я этого НЕ сделала, не вскрыла ему предплечье. Пусть я промахнулась. Пожалуйста! Пусть я сдержалась и не выпустила когти! Пусть я хотя бы этого не сделала».

Концентрация ее детской молитвы была столь велика, что она ощутила жар в кончиках пальцев и сжала лапки в кулачки.

Как и следовало ожидать, чуда не случилось. Когда она разлепила ресницы, то все еще сидела на берегу и пялилась в ощерившуюся спину пса. Только после напряжения в глазах его фигура странным образом пульсировала. Как если бы рука все время стреляла в голову ярко–красным пунктирным лазером, а тот отражался и окатывал багряным отсветом все остальное тело. Ей безумно хотелось что-то сделать, чтобы исправить положение. Откатить время назад и переиграть, очевидно, не вышло. Оставалось действовать по старинке, то есть идти извиняться.

– Прости, пес. Я… Я не должна была… Не знаю, что на меня нашло, – она тихо подошла и дотронулась до его пострадавшей руки. Фауст тут же ощутил локальный взрыв сверхновой в глубине груди. Это было откровенно больно – не метафорически, а совершенно реально больно, жгло в груди, в спине, в шее и совершенно чудовищно – в руке. Он вывернулся и отвел взгляд, чтобы не выдать своей агонии.

– Истерика на тебя нашла. Тупая бабская истерика.

– Я же прошу прощения!

– Ну а я не обязан его тебе давать. Отвали.

– Фауст! – Кира осторожно обхватила его лапу обеими руками, призывая не горячиться. Ее ладони показались псу такими раскаленными, словно он сунул предплечье в расплавленный металл. Он ошарашенно отнял конечность.

– Перестань хвататься за меня! Жжется!

– НЫТИК! – не выдержала кошка.

– ДУРА! – мгновенно отозвался пес.