«Чем можно объяснить наш успех? Те из нас, кто не является Верующим, несомненно скажут, что наши корабли были новее и мощнее машин берсеркера, что наша дальнобойная артиллерия превосходила вооружения противника, что наша новая тактика явилась для него совершенной неожиданностью, а также, что наши пехотинцы способны победить любые силы, которые берсеркер может противопоставить нам».
«Несомненно, история воздаст должное Верховному Командующему Карлсену за решение атаковать противника в тот момент, когда его весьма своевременное примирение с венерианцами вдохновило и объединило флот. Верховный Командующий сейчас находится рядом со мной; он посещает раненых, которые рядами лежат…»
Движения Карлсена казались такими медлительными и усталыми, что Митч даже подумал, что и Верховный тоже ранен. Но никаких бинтов он на нем не заметил. Он остановился у того места, где лежал Митч, с таким видом, словно, узнав его, испытал шок.
— Она умерла, поэт, — были первые его слова.
Митчу показалось, что корабль переворачивается под ним, но он тут же взял себя в руки. Битва унесла с собой часть его души.
Карлсен рассказал ему, как враг сумел пробить корпус флагмана специальной торпедой, поистине дьявольской машиной, которая, судя по всему, совершенно свободно ориентировалась в конструкции корабля. Прежде, чем ее удалось остановить, она добралась до покоев Верховного, а затем и почти до самого мостика
Митч понял, что означали те повреждения, которые он заметил, очнувшись в первый раз. Полученный шок и лекарства, которые он был вынужден принимать в больших количествах, не позволяли ему до конца осмыслить случившееся. Он видел лицо Кристины, и выглядело оно как в тот день, когда он освободил ее из серой мертвенности берсеркера.
Освободил ли?
— Я — слабый и глупый человек, — произнес Карлсен, но я никогда не был твоим врагом. А ты?
— Нет. Ты простил всех своих врагов. Ты избавился от них. Теперь какое-то время у тебя их не будет. Ты же герой всей Галактики. Но я тебе не завидую.
— Завидовать нечему. Благослови ее Бог, — только и ответил Карлсен.
И все же, несмотря на печаль и усталость, лицо Верховного оставалось живым и подвижным. Только смерть может окончательно сокрушить человека. Он даже попытался слабо улыбнуться.
— Я вспоминаю вторую часть предсказания. Насчет того, что меня победят, и я умру, не имея ничего. Как будто человек может умереть как-то по-другому.
— Карлсен, вы — молодец. Мне кажется, вы переживете свой успех. Когда придется умирать, умрите в мире, не утеряв веры в загробную жизнь. Ведь ваша религия говорит об этом?
— Когда я буду умирать… — Карлсен медленно повернулся, глядя на веселящихся людей, — я буду вспоминать сегодняшний день. Эту славу, эту победу человека.
«Даже в печали и усталости, — думал Митч, — он сохранил свою невероятную уверенность… нет не в том, что он прав, а в том, что кто-то великий вручил ему эту правду».
— Если будет возможность, поэт, поработай на меня еще.
— Может когда-нибудь, — ответил Митч. — Сейчас я собираюсь пожить на то вознаграждение, которое получу от тебя. У меня полно работы. Руку отрастить я, правда, уже не смогу. Ну что ж, буду писать одной.
Митч вдруг почувствовал себя смертельно усталым.
Карлсен прикоснулся к его плечу:
— Да будет с тобой Бог, — сказал он на прощание и двинулся дальше.
Митчу был необходим отдых. А затем его ждала работа. Мир очень плох, а большая часть людей — круглые дураки. Но встречаются такие люди, которых не могут сломить никакие обстоятельства. И об этом стоило рассказать.
ПРИЧУДЫ АСИММЕТРИИ
Большинству людей война не принесла никакого чудодейственного исцеления. Наоборот, они постоянно ощущали на себе огромное, разрушающее давление, которое, казалось, существовало всегда и которому не будет конца. Некоторые превратились в жестоких убийц, разум других сделался ужасным и неумолимым, как у тех машин, с которыми им пришлось сражаться.
Но мне все-таки довелось прикоснуться к разуму тех, пусть очень редких, людей, кто пытался противостоять напору жестокости. Именно эти люди стали для меня олицетворением жизни, жемчужинами среди живых.
Первое мое восприятие реальности — это контуры помещения, в котором я очутился. Я нахожусь в большой, конической формы, комнате внутри какого-то огромного летательного аппарата, несущегося сквозь космические толщи. Окружающий мир хорошо мне знаком, но я сам совершенно новый и чужой.
— Он проснулся! — говорит молодая черноволосая женщина, испуганными глазами наблюдая за мной. В поле моего зрения оказываются полдюжины человек, все в сильно потрепанной одежде. Мужчинам, а их в группе трое, давно не доводилось бриться.
В поле моего зрения? Левая рука поднимается и ощупывает лицо, пальцы обнаруживают, что левый глаз покрывает повязка.
— Не трогай ее! — произносит самый высокий из мужчин. Он производит впечатление некогда важной и солидной персоны. Говорит он резко и все же в тоне его можно расслышать нотки неуверенности, словно и я — какая-то крупная шишка. Но я всего лишь… а кто я?