Не веря самому себе, что он дома, Поль прошелся по вестибюлю, его шаги гулко отдавались в сонной тишине огромного дома. Большие напольные часы в гостиной пробили полдень. Остановившись перед зеркалом, Шеховской вгляделся в свое отражение. На него смотрел усталый небритый человек, щеки ввалились, резче выступили скулы, темные круги под глазами. Он и в самом деле чертовски устал.
— Поль, мальчик мой!
Обернувшись на голос матери, Павел сделал несколько шагов ей навстречу и замер, вглядываясь в дорогие черты. Софья Андреевна торопливо спустилась по лестнице и, обняв сына за плечи, коснулась губами небритой щеки.
— Отчего же не написал, что приедешь? — глядя на него блестящими от слез глазами спросила она.
— Я на службе, маменька, куда прикажут, туда и еду, — улыбнулся Павел, — нынче вот приказали ехать в Петербург. Если бы и написал, письмо меня разве что на пару дней опередило бы.
— Ты надолго?
— До лета, а там обратно в Иркутск.
— Как же я рада, что ты приехал! Ты мне совсем почти не писал, — упрекнула она его.
— Я писал к Вам, когда была возможность, маменька, — улыбнулся Павел, — но по большей части я бываю там, откуда письма везти некому. Я и Ваших писем, бывает, по полгода не вижу.
Софья Андреевна с тревогой вглядывалась в лицо единственного сына: осунулся, похудел, тени под глазами и взгляд такой усталый.
— Я распоряжусь, чтобы твои комнаты подготовили, — заторопилась она. — Ты устал с дороги, а я тебя на пороге держу.
— Не беспокойтесь обо мне, маменька, — поднес он к губам ее руку. — Я сегодня собирался еще Горчаковым визит нанести, спешить ни к чему.
Знакомые апартаменты встретили Павла тишиной и уютом. Как хорошо было вновь оказаться дома. Как это хорошо — знать, что тебя любят и ждут. За время своего пребывания в должности чиновника по особым поручениям при генерал-губернаторе Восточной Сибири Павел привык обходиться без прислуги, потому как в походах Прохор скорее был другом, товарищем по оружию, чем слугой. И там, где каждые свободные руки ценились на вес золота, Шеховскому казалось неправильным пользоваться услугами денщика в том, с чем он и сам мог справиться без посторонней помощи. Теперь же, пока он умывался, Прохор успел принести ему из гардероба прошлогодний сюртук, и, стоя перед зеркалом, Поль пытался застегнуть его.
— Эка Вы раздались в плечах, Ваше сиятельство! — заметил Прохор, глядя, как князь недовольно морщится от того, что одежда сковывала движения. — Того и гляди сюртук по швам разойдется.
— Мундир подай, — обернулся к нему Павел, сдергивая сюртук и швыряя его на кровать.
До Литейного было рукой подать, и Павел решил пройтись пешком. Выйдя из дома, он глубоко вздохнул, полной грудью вдыхая морозный февральский воздух столицы, поднял воротник шинели и зашагал в сторону особняка Горчаковых.
Вежливо раскланявшись по пути с несколькими знакомыми, князь весело усмехнулся тому удивлению, с каким встретили его появление в Петербурге. Свернув на Литейный, он, задумавшись, едва не угодил под копыта запряженной в небольшие сани лошади и остановился на минуту, удивленно глянув вслед пролетевшим мимо саням, а потом отряхнул снег с рукава пальто и двинулся дальше.
— Стой! — вдруг раздался крик из саней. — Да стой же ты!
— Павел Николаевич! — услышал он за своей спиной.
Поль обернулся:
— Боже, это и в самом деле Вы! — выдохнула Мари. — Я думала, что мне только показалось.
— Мария Александровна, мое почтение, — улыбнулся Шеховской, окидывая свою кузину изумленным взглядом.
— О Господи, ужас какой! Что у тебя с лицом? — выдернув руку из муфты, Мари хотела коснуться его изуродованной щеки, но Шеховской поймал тонкое запястье и поднес к губам.
— Пустяки, Мария Александровна, несчастный случай на охоте, — усмехнувшись, ответил он.
Маша смутилась. Это интимное, как в далеком отрочестве, "ты", сорвалось с губ прежде, чем она успела понять, что именно произнесла. Принужденно улыбнувшись и стараясь вернуться к прежнему тону светской любезности, она поинтересовалась:
— Когда же Вы вернулись? Нам так не хватало Вашего общества.
— В самом деле? — не скрывая сарказма, протянул Павел. — Не Вашими ли стараниями, моя дорогая кузина, я вынужден был покинуть Петербург?
Мари опустила ресницы, скрывая раскаяние, мелькнувшее во взгляде. Не ожидавшая от него подобного выпада, Машенька растерялась. А он и в самом деле изменился, — разглядывая его из-под ресниц, заметила она. — Раньше он ни за что не позволил бы себе так открыто указать ей на ее неблаговидный поступок.
— Я сожалею, — едва слышно произнесла она. — Мне на самом деле жаль, — уже громче добавила она.
— Полно, Мари! Как говорят, кто старое помянет…
Машенька подняла голову, вглядываясь в его лицо.
— Вы, в самом деле прощаете мне? — недоверчиво спросила она.
— Сделанного не воротишь, — пожал плечом Павел. — К чему ворошить прошлое, коль ничего нельзя изменить? А теперь прошу меня извинить, я спешу, — откланялся он.
— Надеюсь, мы еще увидимся, — робко улыбнулась в ответ Маша.
— Непременно, Мари! — и, поклонившись ей на прощание, Павел продолжил свой путь.