Звук и ярость

– Тут ты права, другого выхода у тебя нет, – говорю я. – Конечно, сделаю. Я же сказал, что сделаю, верно? Только уж тебе придется делать все, как я говорю.

– Да, – говорит она. – Хорошо.

Ну, я сказал, где ей стоять, и пошел в прокатную конюшню. Я прибавил шагу и пришел туда, как раз когда они начали распрягать лошадей из кареты. Я спросил, расплатились ли за нее, а он сказал: нет, и я сказал, что миссис Компсон кое-что забыла и ей опять требуется карета, ну и ее мне дали. Правил Минк. Я купил ему сигару, и пока не начало темнеть, мы ездили и ездили по задворкам, чтобы его не увидели. Потом Минк сказал, что ему пора возвращаться, и я сказал, что куплю ему еще сигару, и мы въехали в проулок, и я через двор пошел к дому. Я постоял в передней, пока не услышал, что мать и дядя Мори наверху, а тогда пошел на кухню. Она и Бен были там с Дилси. Я сказал, что мать ее требует, и унес ее. Я отыскал дождевик дяди Мори, завернул ее, взял на руки, пошел в проулок и сел в карету. И велел Минку ехать к вокзалу. Он боялся ехать мимо конюшен, и нам пришлось ехать кружным путем, и я увидел, что она стоит на углу под фонарем, и велел Минку ехать возле самого тротуара, а потом, когда я скажу «погоняй», хлестнуть лошадей как следует. Тут я снял с нее дождевик и поднес ее к окошку, и Кэдди ее увидела, и так и кинулась к ней.

– Погоняй, Минк! – говорю я, и Минк хлестнул их, и мы пронеслись мимо нее, как пожарные. – А теперь садись на поезд, как обещала, – говорю я. Я видел в заднее окошко, что она бежит за нами. – Погоняй, – говорю я. – Поехали домой. – Когда мы поворачивали за угол, она все еще бежала.

Ну, я ночью пересчитал деньги еще раз и спрятал их, и мне полегчало. Я говорю, наверное, это тебя научит, ты теперь будешь знать, как лишать меня места, это тебе с рук не сойдет, и не надейся. Мне и в голову не приходило, что она не сдержит обещания и не уедет с вечерним поездом. Но тогда я еще мало чего о них знал, и у меня хватало глупости верить тому, что они говорят: на следующее утро, провалиться мне, если она не заявилась прямо в магазин, правда, у нее хватило ума опустить вуаль и ни с кем не заговаривать. Было это в субботу утром, раз я был в магазине, а она быстрым шагом в заднюю дверь и прямо к конторке.

– Лжец, – говорит она. – Лжец.

– Ты что, взбесилась? – говорю я. – Чего это ты вздумала? Тебя тут не хватало! – Она было открыла рот, но я ей его заткнул. Я говорю: – Из-за тебя я уже лишился одного места, ты что, хочешь, чтобы я и это потерял? Если тебе надо со мной поговорить, я встречусь с тобой где-нибудь, когда стемнеет. И о чем тебе со мной говорить? – говорю я. – Разве я не все сделал, что сказал? Я сказал: увидеть ее на минутку, так? Ну и разве ты ее не увидела? – Она стояла, смотрела на меня и дрожала, как в ознобе, а руки у нее стиснуты и подергиваются. – Я сделал то, что сказал, – говорю я. – А ты соврала. Ты же обещала, что уедешь с вечерним поездом. Разве не так? Разве не обещала? А если ты думаешь, что можешь получить назад деньги, то попробуй, – говорю я. – Да будь это тысяча долларов, все равно ты бы осталась у меня в долгу, ведь на какой риск я пошел. А если я увижу или услышу, что ты еще в городе после того, как уйдет поезд номер семнадцать, – говорю я, – я скажу матери и дяде Мори. А уж тогда жди, когда ты ее опять увидишь. – Она стояла, глядела на меня и выламывала пальцы.

– Будь ты проклят, – говорит она. – Будь ты проклят.

– Ну конечно, – говорю я. – Это тоже можно. Только помни, что я говорю: задержись после того, как уйдет семнадцатый, и я им скажу.

После того, как она ушла, мне стало легче. Я говорю: наверно, ты теперь два раза подумаешь, прежде чем отнимать у меня место, которое мне обещали. Я был тогда ребенком. Я верил людям, когда они говорили, что сделают то-то и то-то. С тех пор я поумнел. А кроме того, я так говорю, мне ничья помощь не требуется, я стою на собственных ногах, и всегда было так. Тут я вдруг подумал про Дилси и про дядю Мори. Я подумал, как она улестит Дилси и как дядя Мори за десять долларов что угодно сделает. А я тут и не могу даже уйти из магазина, чтобы уберечь собственную мать. Как она говорит: если уж кого-то из вас должно было призвать, благодарю Бога, что он оставил мне тебя, я могу на тебя положиться, а я говорю: да уж, с этим магазином я навряд ли когда-нибудь сумею убраться так далеко, чтобы ты не могла до меня дотянуться. Кому-то же нужно держаться за те крохи, которые нам остались, я так считаю.