Звук и ярость

– Это верно, – говорю я. – Кое-что он мне все-таки оставил. Так чего же ты от меня хочешь? – говорю я. – Чтобы я купил передник и колясочку? Я тебя в это не втравливал, – говорю я. – Я рискую куда больше, чем ты, потому что тебе-то терять нечего. Так вот, если ты думаешь…

– Нет, – говорит она, и смеется, и давится смехом. – Нет. Мне терять нечего, – говорит она, и все давится, и прижимает ладонь ко рту. – Не-не-не-чего, – говорит она.

– Эй, – говорю я. – Прекрати!

– С-с-стараюсь, – говорит она, прижимая ладонь ко рту. – Господи, господи.

– Я ухожу, – говорю я. – Ни к чему, чтобы меня здесь видели. А ты убирайся из города, слышишь?

– Погоди, – говорит она и хватает меня за локоть. – Я прекратила. И больше не буду. Ты обещаешь, Джейсон? – говорит она, и я прямо чувствую, как ее глаза впиваются мне в лицо. – Обещаешь? Мама… эти деньги… если ей что-нибудь понадобится… Если я буду присылать тебе чеки для нее, другие, кроме этих, ты отдашь их ей? Ты не скажешь? Ты приглядишь, чтобы у нее было все, как у других девочек?

– Само собой, – говорю я. – До сих пор, пока ты будешь вести себя как следует и делать то, что я тебе говорю.

И тут, конечно, Эрл подходит уже в шляпе и говорит:

– Я пошел к Роджерсу перекусить. На то, чтобы пообедать дома, у нас времени, пожалуй, не будет.

– Почему это не будет? – говорю я.

– Из-за цирка, – говорит он. – Они ведь дают и дневное представление, так что все уж постараются покончить с покупками поскорее, чтобы успеть. А потому нам лучше просто заглянуть к Роджерсу.

– Ладно, – говорю я. – Желудок-то ваш. Хотите быть рабом своего дела, так будьте, мне все равно.

– Ну, уж ты-то рабом никакого дела никогда не будешь, – говорит он.

– Конечно. Если только это не дело Джейсона Компсона, – говорю я.

Ну и когда я вернулся к конторке и вскрыл его, меня только одно удивило: это был почтовый перевод, а не чек. Вот так. Нет уж, им доверять нельзя. А я-то, я-то перед таким риском не остановился, рисковал, что мать узнает, как она приезжала в город раз в год, а то и два, а мне приходилось врать матери. Вот она, благодарность. И с нее станется известить почту, чтобы никому, кроме нее, денег по нему не выдавали. Совать такой малявке пятьдесят долларов. Да я до двадцати одного года и в глаза пятидесяти долларов не видел, а все другие ребята всю вторую половину дня гуляли, и по субботам тоже, а я в магазине работал. Я так говорю: как же мы можем держать ее в руках, когда она сует ей деньги у нас за спиной. У нее тот же дом, что был у тебя, говорю я, и воспитывают ее так же. Уж наверно матери виднее, что ей нужно, чем тебе – у тебя-то и дома даже нет. Если ты хочешь давать ей деньги, говорю я, посылай их матери, а не давай ей. Если уж я подвергаюсь такому риску каждые два-три месяца, то ты будешь все делать, как я говорю, или уговору конец.

И только-только я приготовился взяться за дело, ведь если Эрл рассчитывал, что я побегу за угол, чтобы нажраться несварения желудка на двадцать пять центов за его счет, так он сильно ошибается. Может, я и не сижу, задрав ноги на конторку из красного дерева, но мне платят за то, что я делаю внутри этого помещения, а уж снаружи будьте добры, не мешайте: я как-нибудь сумею устроиться по-человечески. Я стою на собственных ногах, и мне для подпорки не нужны ничьи конторки из красного дерева. И вот только-только я приготовился начать. Ведь придется все бросить и бежать в магазин, чуть какой-нибудь темной деревенщине понадобится гвоздей на десять центов или еще чего-нибудь, а Эрл за углом глотает свой бутерброд и уж как пить дать возвращается назад, и тут я увидел, что все бланки кончились. И сразу вспомнил, что собирался пополнить запас, но теперь уж поздно было, и тут я поднял голову, и вот она, Квентин. Вошла со двора. Я услышал, как она спрашивает у Джоба, здесь ли я. Мне только-только хватило времени сунуть их в ящик и задвинуть его.

Она подошла к конторке. Я взглянул на часы.

– Ты уже обедала? – говорю я. – Еще только двенадцать. Я слышал, как било. Ты что, на крыльях слетала домой и назад?

– Я обедать домой не пойду, – говорит она. – Было мне сегодня письмо?

– А ты что, ждешь письма? – говорю я. – Обзавелась дружком, который писать умеет?

– От мамы, – говорит она. – Было мне письмо от мамы? – говорит она и глядит на меня.

– Матери есть от нее письмо, – говорю я. – Я его не вскрывал. Тебе придется подождать, пока она его вскроет. Думаю, она тебе даст его прочесть.

– Джейсон, ну, пожалуйста, – говорит она, не слушая. – Было мне письмо?

– В чем дело? – говорю я. – Прежде ты что-то ни из-за кого так не волновалась. Денег, наверное, от нее ждешь?

– Она сказала, что она… – говорит она. – Ну, пожалуйста, Джейсон, – говорит она. – Было?

– Значит, ты все-таки побывала нынче в школе, – говорю я. – Где-то же тебя научили говорить «пожалуйста». Погоди минутку, пока я обслужу покупателя.