Звук и ярость

А потом я, как пришел домой, сразу обработал Дилси. Я сказал Дилси, что у нее проказа, и взял Библию, и прочел то место, где у человека вся плоть сгнила, и сказал ей, что если она хоть раз посмотрит на нее, на Бена или на Квентин, так и они проказу подцепят. Ну, я и думал, что все устроил – до того дня, когда я вернулся домой, а Бен ревел. Надрывался во всю мочь, и ничем нельзя было его утихомирить. Мать говорит: так дайте ему туфлю. Дилси словно бы не услышала. Мать опять свое. Ну, я и говорю: ладно, я пойду, я этого чертова шума не выдержу. Я так говорю: я много могу вытерпеть и ничего такого от них не жду, но если уж я должен весь день напролет работать в чертовом магазине, так, черт побери, неужто я не заслужил права хотя бы поесть спокойно. И я говорю, что пойду, а Дилси быстро говорит:

– Джейсон!

Тут я сразу сообразил что к чему, но чтобы удостовериться, все-таки пошел, взял туфлю и принес ее, и, как я и ждал, чуть он ее увидел, так вы бы подумали, что мы его режем. Ну, я заставил Дилси признаться, а потом сказал матери. Тогда нам пришлось уложить ее в постель, а когда все поутихло, я нагнал на Дилси страху божьего. То есть если можно на черномазых нагнать страху. То-то и беда с неграми: если они служат у вас долго, то начинают слишком много о себе понимать, и толку от них ни на грош. Думают, будто они поставлены над всеми командовать.

– Хотела бы я знать, что плохого, если бедное дитятко взглянет на своего ребеночка, – говорит Дилси. – Будь мистер Джейсон тут, все было бы по-другому.

– Только мистера Джейсона тут нет, – говорю я. – Я знаю, меня самого ты ни в грош не ставишь, но мать-то небось послушаешь. Ты волнуй ее, волнуй, пока тоже в гроб не вгонишь, чтоб потом напустить в дом всяких подонков. Ну, для чего ты дала этому проклятому идиоту посмотреть на нее?

– Ты холодный человек, Джейсон, да и человек ли ты, – говорит она. – Я благодарю Бога, что у меня сердце другое, хоть оно и черное.

– Какой ни есть, а мучной ларь я полным держу, – говорю я. – А если ты еще раз такое устроишь, то уж ты этой муки есть не будешь.

А потому в следующий раз я ей сказал, что если она опять попробует подговорить Дилси, так мать Дилси рассчитает, Бена отошлет в Джексон, а сама заберет Квентин и уедет. Она стояла и смотрела на меня. Уличного фонаря поблизости не было, и я ее лица почти не видел. Но все равно я чувствовал, что она смотрит на меня. Когда мы были маленькими и она злилась, а сделать ничего не могла, у нее верхняя губа начинала прыгать. Как подпрыгнет, так все больше зубов откроет, и все это время она стояла как столб, совсем застыв, и только эта губа вздергивалась над зубами все выше и выше. Но она ничего говорить не стала, а только сказала:

– Хорошо. Сколько?

– Что ж, если один взгляд в окошко кареты стоил сотню, – говорю я. Ну, после этого она вела себя неплохо, только один раз захотела посмотреть банковские справки.

– Я знаю, мама на них расписывается, – говорит она. – Но я хочу посмотреть банковские справки. Я хочу сама убедиться, куда поступают чеки.

– Это личное дело матери, – говорю я. – Если ты считаешь, что у тебя есть право совать нос в ее частные дела, я скажу ей, что, по твоему мнению, эти чеки кто-то незаконно присваивает, и ты хочешь провести ревизию, потому что ей не доверяешь.

Она ничего не сказала и не пошевелилась. Я только слышал, как она шептала: будь ты проклят, о, будь ты проклят, о, будь ты проклят.

– Да говори вслух, – говорю я. – Это же не секрет, что мы с тобой друг про друга думаем. Может, ты хочешь забрать деньги назад, – говорю я.

– Слушай, Джейсон, – говорит она. – Не лги мне. Про нее. Можешь мне ничего не показывать. Если этого мало, я буду каждый месяц посылать больше. Только обещай, что она будет… что она… Это-то ты можешь сделать. Все, что ей нужно. Будь добр к ней. Мелочи, которых я не могу… которые они не позволят… Но ты же ничего делать не станешь. В тебе никогда не было ни капли теплой крови. Слушай, – говорит она. – Если ты уговоришь мать вернуть мне ее, я дам тебе тысячу долларов.

– У тебя нет тысячи долларов, – говорю я. – Ты врешь, я знаю.

– Нет, есть. Они у меня будут. Я могу их достать.

– И я знаю, как ты их достанешь, – говорю я. – Тем же способом, каким ее получила. А когда она подрастет… – Тут я подумал, что она и правда сейчас меня ударит, а потом я вовсе перестал понимать, что она думает сделать. С минуту она двигалась, как заводная игрушка, у которой слишком туго скрутили пружину и она вот-вот разлетится на куски.

– Нет, я с ума сошла, – говорит она. – Я обезумела. Я не могу взять ее. Оставьте ее у себя. О чем я думаю. Джейсон, – говорит она, вцепляясь мне в локоть. Руки у нее были горячие, точно от лихорадки. – Ты должен обещать мне, что будешь о ней заботиться, будешь… Она твоя племянница, твоя собственная плоть и кровь. Обещай, Джейсон. Ты носишь имя отца. Как ты думаешь, пришлось бы мне просить его дважды? Или даже один раз?