100 магнитоальбомов советского рока

Когда сведение было закончено, Шестов с музыкантами сделали несколько версий альбома, одна из которых оказалась перегружена шумами, добытыми в фонотеке киностудии. Так, к примеру, в «Харе Рама» звучали фрагменты оригинальной мантры, в неопубликованных «Собачьем вальсе» и «Мата Хари блюз» — лязг металлических цепей и т. п. Но Григорян, хорошо помня уроки «Винных мемуаров», от этого варианта альбома отказался, оставив лишь сигналы «скорой помощи» в «Реанимационной машине».

Любопытно, что «Кома» записывалась на киностудии имени Горького параллельно с озвучиванием фильма «Маленькая Вера», звукорежиссуру в котором осуществлял все тот же Шестов. В рабочее время он занимался «Маленькой Верой», а по вечерам записывал опусы типа «Безобразной Эльзы».

«Шестов с первых дней нашего сотрудничества искренне гордился тем, что озвучивает просто ломовой фильм, которого в советском кино еще не было, — вспоминает Дима Бродкин. — Там, мол, и трахаются, и матом ругаются, и поют песни из репертуара Любы Успенской. Он прямо искрился и пыжился от гордости, что стоит у истоков нового советского кинематографа».

После записи «Комы» Шестов еще не раз сотрудничал как с «Крематорием» («Живые и мертвые», «Зомби»), так и с другими рок-группами: от «Тайм-аута» до «Шаха». Шестов был альтруистом и записывал «Крематорий» бесплатно. Ему очень нравилось, как продвигается работа. «В вас есть живая кровь», — говорил он музыкантам.

«Мы были бесконечно благодарны Шестову, привившему нам азы культуры звука, которой мы совершенно не владели, — вспоминает Григорян. — Мы не знали, как должна звучать бас-гитара, которую втыкали до этого исключительно в усилитель «Родина». До «Комы» у нас на альбомах были только призраки аранжировок, поскольку все сессии представляли собой дикие попойки: «Глотнул — записал — упал. Проснулся — глотнул — записал». А здесь была четкая работа, во время которой мы многому научились».

«Кома» и «Маленькая Вера» увидели свет практически одновременно. На экранах тысяч кинотеатров вовсю демонстрировалось это, а попавший в официальные хит-парады «Крематорий» стыдливо именовался как группа «Крем». Такие были противоречивые времена. Что же касается «Комы», то альбом занял одно из первых мест во всесоюзном конкурсе магнитоальбомов, проводимом журналом «Аврора», и это выглядело вполне объективно. Обвинения упрямых подпольщиков и старых волосатых фанов в резком опопсении смотрелись в тот момент архаичными и надуманными. Спорить было не о чем: состоявшая из сплошных хитов «Кома» напоминала сборник из серии «The Best» и представляла «Крематорий» как вполне состоявшийся электрический проект. Альбом отличали оригинальный звук, несомненный драйв, «натуралистические» тексты (эдакие «байки из склепа»), тонкий, но не слишком, юмор. Беззлобная социальность «Мусорного ветра» уравновешивалась бытовой сумасшедшинкой «Кондратия», веселая суета «Хит-парада» и «Хабибулина» органично контрастировала с таинственной печалью «Пира белых мумий». Этот круг можно замыкать бесконечно.

В итоге «Крематорию» удалось записать чуть ли не единственный в истории советской рок-музыки 1980-х идеальный поп-альбом. Впоследствии эти композиции неоднократно переигрывались, но после «Комы» вы не вспомните ни одного реального хита «Крематория». («Зомби», «Клубника со льдом» и «Мама, не пей, мама, это яд» — не в счет.) Однако мы должны сказать спасибо не всегда последовательному Григоряну, который, словно невзначай, сам не заметив как, вложил в сорок минут «Комы» всю свою жизнь в музыке — и прошлую, и будущую. Именно из таких эпизодов и состоит история рок-музыки.

Ночной проспект. Кислоты (1988)

сторона A

Остатки сомнений

Мне не нужна информация

Наденем пилотки

сторона B

Наши богатства

Всеобщее невезение

Кислоты

Это был первый в СССР альбом индустриальной музыки, невероятно качественно записанный и идеально выдержанный стилистически. «Кислоты» ассоциировались с урбанизированным смерчем, напоминая озверелый звуковой терроризм, при котором атональный вокал и примитивный ритм умышленно вытесняют гармонии и мелодии.

Авторами этого нашумевшего опуса (который в 1988 году мог бы конкурировать с западными работами подобной направленности) являлись молодые московские ученые Алексей Борисов и Иван Соколовский. Отстраненно-статичный сценический имидж «новых физиков» во многом соответствовал их гражданскому статусу. Идеологи «Ночного проспекта» закончили соответственно исторический и философский факультеты МГУ и готовились к защите кандидатских диссертаций. Борисов специализировался на нюансах Фолклендского конфликта, а Соколовский — на творчестве религиозного философа Алексея Хомякова.