100 великих криминальных драм XIX века

«Трудно представить себе место более угрюмое и мрачное. Кругом ржавая болотина, чахлый и унылый лесок. Узкая тропа, шириной менее человеческого роста, вьется по заросли и болоту. С половины ее настлан короткий бревенник вроде гати, между бревнами нога сразу уходит в топь по колено; кой-где между ними проступают лужи, черные, как деготь, местами ржавые, как кровь» – так описывал Владимир Короленко это дикое место – место преступления.

Писатели России по традициям натуральной школы словно разделили между собой сферы очеркового освещения реальной жизни униженных и оскорбленных. Короленко в своих рассказах-очерках забирался в самые темные уголки и бандитские районы, чтобы показать справедливость, вывернутую наизнанку, и травлю, обращенную на невиновных. Именно таким делом стало для него судилище против «мултанских вотяков» – крестьян-удмуртов, проживавших в селе Старый Мултан.

Когда совершается преступление, всегда возникает искушение искать виновного среди «чужих», то есть приезжих или инородцев. И эти настроения активно подогреваются властью, которой выгоднее сплотить жителей в патриотическом порыве против непонятного врага, чем решать реальные проблемы. Так вышло и с Мултанским делом.

Тело на тропе

Однажды 12-летняя Марфа Головизнина вышла из деревни Чулья и отправилась за три километра в деревню Анык к своей бабушке. История, напоминающая сказку Шарля Перро, но с совершенно иным финалом. Возникает вопрос: зачем вообще отец отпустил 12-летнюю девочку одну? Но ответ прост: так живут крестьяне всегда и везде. Дети здесь самостоятельны и передвигаются неподконтрольно. У взрослых просто нет на них времени.

Случилось это событие 5 мая 1892 года. Погода была неплохая, но идти по длинной дороге, где то и дело попадались телеги, девочка не хотела и отправилась напрямик – по той самой тропке, которую Короленко описал как зловещее и угрюмое место. Рядом с тропой, накрывшись крестьянским кафтаном с головой, лежал мужчина. Марфа решила, что это пьяный заснул на тропинке. Она осторожно обогнула его и пошла дальше. Марфа навестила бабушку и обратно пошла той же дорогой. Увидев на тропинке этого же человека, она растерялась, а потом увидела, что кафтан сдвинут, а у человека нет головы. Можно себе представить ее ужас. Марфа бросилась быстрее за отцом, а он вызвал полицию.

До прибытия полиции на месте преступления успели потоптаться все жители окрестностей, поэтому не могло быть и речи о правильном установлении положения тела, места, где лежала одежда, уликах рядом с трупом.

Убитый оказался Кононом Матюниным, крестьянином из заводского поселка. Он жил, побираясь, и страдал падучей. Когда его тело осматривали, некоторые удмурты из Старого Мултана указали приставу Тимофееву на несколько окровавленных щепок рядом с телом. Но Тимофееву возиться с щепками не хотелось, и он их просто выбросил.

Улик было больше, чем мозговых извилин

Мы помним, что основным методом работы детективов (даже самых лучших) в XIX веке было хождение по тавернам и прочим питейным заведениям в надежде что-то важное услышать. Сейчас этот метод кажется по меньшей мере странным. Во-первых, в большом городе далеко не одна таверна, и надеяться на то, что, ткнув пальцем в небо, попадешь в преступника, было бы смешно. Во-вторых, такой метод требовал большого количества времени, которого у сыщиков просто нет. И, в-третьих, в таверне зачастую можно было услышать совсем не то, что нужно было для настоящего раскрытия дела. Так случилось и на этот раз.

Пристав Тимофеев внимательно прислушивался к разговору крестьян деревень Чульи и Аныка, а те валили все на удмуртов из Старого Мултана. Крестьяне и друг друга-то порой с трудом выносят – зависть, жадность, личные дрязги, хозяйственные претензии. А тут – удмурты! И выглядят они не так, и традиции у них какие-то непонятные, и шли бы они подобру-поздорову куда-нибудь к себе – в Удмуртию. На вопрос пристава крестьяне охотно добавили, что эти басурманы из Мултана верят неизвестно во что, приносят человеческие жертвы и все они до единого язычники. Эта версия устраивала Тимофеева. Едва ли приставу было известно слово «инсценировка», а ведь все на месте преступления говорило о том, что тело принесли из другого места и аккуратно уложили на дорожку, прикрыв одеждой. Если бы голову рубили здесь же, все вокруг было бы залито кровью, и Марфа, идя к бабушке, поняла бы все сразу. Обувь убитого оказалась чистой, что тоже было невозможно на заболоченной тропинке.