100 великих криминальных драм XIX века

Следователь впервые осознал, что Александра Дубровина, отдавшая мужу все имущество, в случае его смерти получила бы только четверть своей собственности. Ей просто невыгодно было его убивать. Ради чего?

Тем временем Антонин Максименко обратился в правление пароходства с просьбой переоформить на свое имя три четверти пая брата, но получил резкий отказ. Тогда он потребовал предоставить ему справку о доходах компании и ее финансовом балансе. Как можно догадаться, ему и в этом было отказано. А дальше был еще более эффектный момент. Антонин дошел до того, что захотел взглянуть на акт продажи дома и пая Николаю, но тут ему ответили, что нет такого документа, а значит, нет и факта сделки.

Поскольку это была неправда, то следствие обратило внимание… нет, не на настойчивого Антонина, а на Дубровиных – отца и мать Александры. Но тут начались новогодние праздники, и сыщики разошлись по домам, едва успев закрыть дело и спрятать бумаги в сейф.

Новый, 1889 год и новое следствие

1889 год начался с гневной отповеди прокурора окружного суда, который ворчал, что с такими документами на суд выходить нельзя:

– Откуда в доме Максименко взялся мышьяк? Кто его купил, где? Сколько было воздыхателей у этой дамы? Кто и кого заразил триппером? Вы хоть понимаете, что здесь концы с концами не сходятся?

Когда дело вернули на доследование, вдова потребовала новой экспертизы. Родственники были в ужасе, адвокаты убеждали Александру Егоровну, что это глупо, ведь плохо оформленная химическая экспертиза – это лучший подарок для обвиняемого. Но упрямая женщина была непреклонна, что, между прочим, говорило скорее в ее пользу.

27 февраля от сестры убитого Елизаветы стало известно, что мышьяк летом 1888 года купил слуга Максименко Федор Дьяков по приказу хозяйки. Она собиралась травить крыс. Дьяков сказал, что впервые об этом слышит. У помощника пристава Англиченкова складывалось впечатление, что все в доме Максименко дают показания как по писаному.

Повторная экспертиза, проведенная в марте, указала в качестве причины смерти «паралич сердца в самом начале выздоровления от брюшного тифа». Профессор, писавший заключение, никакого яда не нашел. Почти к таким же выводам пришли два других эксперта, хотя и выразились более осторожно. В целом, по их мнению, кровотечение и рвоту вызвала язва, спровоцированная тифом. А химическая экспертиза опять выявила мышьяк – 4,8 грана. Причем проводил ее все тот же провизор Роллер, допустивший промашку в первый раз. И ничего хорошего это не сулило.

* * *

Тем временем Антонин требовал наследства и вступил в открытый конфликт с Дубровиными. Сколько раз людям приходилось видеть такую одностороннюю справедливость, когда их кровно нажитое имущество пытался отсудить совершенно посторонний человек, в данном случае – даже не муж дочери, а ее деверь. Но существовал закон, и Антонин считал себя вправе завладеть имуществом хозяина пароходства. Очевидно, именно эта несправедливость – не по закону, а по сути – и заставила отца, мать и тетку бедовой Александры утратить хладнокровие.

– Стервятники! – шипел Дубровин. – Все норовят расхитить! Все, что годами множилось, во что капиталы вкладывались! Им, вишь, на готовенькое охота!

Антонин, напротив, действовал продуманно и уже в июне получил продажный акт. Сделку внесли в реестр, и Антонин обратился в Таганрогский коммерческий суд с иском, чтобы его признали наследником. Дубровины, испугавшись за свою репутацию, пошли на попятную.

Интересно, что в газетах симпатии активно смещались в сторону разночинцев и интеллигентов Максименко. Вот вам и экспроприация экспроприаторов. В чем проявлялась интеллигентность Максименко, сказать было трудно. Но главное, что самодовольное купеческое семейство хотелось боднуть всем. Даже следователи больше доверяли родственникам Максименко, не замечая, что это именно они ведут слаженную борьбу со своими сватами и каждый наносит один, но точный удар.

Все против всех

Следствие развернулось во всю ширь России, потому что нужно было допросить всех знакомых, партнеров, бывших соседей, однокашников всех участников дела. Но обвинительное заключение было практически уже готово. Оно утверждало, что разочаровавшаяся в браке А.Е. Максименко отводила душу с 17-летним управляющим и вдвоем они задумали избавиться от главной помехи – мужа. Обвиняемая всячески способствовала тому, чтобы он не выбрался из лап болезни, однако ему стало лучше. И тогда она применила яд, купленный заранее.

Для защиты Александры супруги Дубровины пригласили Ф.Н. Плевако – адвоката, сказавшего о себе: «Я – такая же московская достопримечательность, как Царь-колокол и Царь-пушка!»

15 февраля 1890 года в Ростове начался процесс, который очень скоро стал превращаться в фарс. Обвинение вызвало соседа Дмитриева, и он дал нужные показания, сославшись на свидетелей. Но названные им свидетели Маловаткина и Кривенкова не подтвердили его рассказ о ссоре мужа и жены. Дворник тоже не подтвердил его показаний.