100 великих криминальных драм XIX века

Достоевский понял это одним из первых, когда задумал своего студента-маргинала Раскольникова. Отчасти на создание этого образа его сподвигнул пример французского преступника Ласенера, который претендовал на звание «убийцы века», философа, анархиста, революционера, поэта. На самом деле эта личность оказалась непомерно раздута неизжитым французским романтизмом – направлением для Франции заимствованным (у немцев, итальянцев, англичан), во многом искусственным и нарочитым, помпезным. Пройти мимо Ласенера, человека вполне заурядного и ничем особым не запомнившегося, французская печать не могла. Убивший сначала противника на дуэли, а потом – какого-то купчика и его престарелую мать в их собственном доме, Ласенер едва ли может претендовать на звание революционера, анархиста или террориста. Целью этого обиженного жизнью человека всегда был простой грабеж. Но ему посвящали стихи, статьи, рассказы, фильмы. Его руки, руки убийцы, увековечили для музея.

И не в Ласенере дело, а в том восприятии преступления, которое создалось в эпоху зарождения бесчисленных, перманентных революций. Не в ХХ веке они обрели романтизацию, а в колыбели XIX века, в которой качали Ласенера и многих других. Сам Бонапарт склонился над этой колыбелью и покачивал ее, ласково улыбаясь потомкам.

И все же самое интересное – это изучение обратного феномена, когда вовсе никакой не гений, а просто лоботряс, бездельник и кутила попадает в криминальную ситуацию и только потом начинает творить. В нашей истории два таких случая есть.

Соловей или разбойник

Середина 20-х годов XIX века.

Еще не умер император Александр I, но с его одобрения все опутано мистическими учениями: ибо «соединение всех вероисповеданий в лоне универсального христианства» отражало стремление императора узреть истину через невидимое общение с промыслом Божьим. Александра интересовали духовные обряды различных конфессий. Им надлежало объединиться на почве «всемирной истины». Таков был результат заграничного похода и общения с миссионеркой баронессой Крюденер. Но не только европейский поход императора стал тому причиной. Александру не давали покоя собственные беды, которые он почитал наказанием: отсутствие наследников, война и знамение войны в виде кометы. Как тут не поверишь в сверхъестественное? Однако в конце 1824 года умерла Варвара Крюденер, известная всей Европе своими горячими проповедями и мистическими предсказаниями, но к 1820-м годам уже забытая императором.

В Санкт-Петербурге уже случилось великое наводнение 1824 года. А в Москве 18 января 1825 года открылось новое здание Большого театра.

Декабристы еще не восстали, но тайные общества были уже повсюду.

Игроки

И вот 24 февраля 1825 года. Через три дня – 27 февраля 1825 года – выйдет публикация первой главы «Евгения Онегина». Но едва ли об этом думают отставные офицеры, собравшиеся в Леонтьевском переулке. Это квартира Алябьева. В числе его друзей в то время были писатель Михаил Загоскин и композитор Алексей Верстовский. Но в тот день у него в гостях игроки. Это – майор Глебов, приятели Глебова и коллежский советник Тимофей Времев из воронежских помещиков. С Времевым был его воронежский сосед, и это обстоятельство впоследствии сыграло очень важную роль.

Все, конечно, изрядно выпили и решили играть в банк. Глебов метал, Алябьев играл не азартно, а остальные понтовали, в том числе и коллежский советник с соседом. Офицеры прилично обыграли Времева – почти на сто тысяч, а это огромная сумма в те времена.

Все нетрезвые, и Времев начинает возмущаться: «Да у вас тут баламут подтасован! Шулера!»

Времев бросает карты и машет руками.

Алябьев оскорблен: это его дом назвали шалманом, а друзей обозвали мошенниками. Затевается драка, и Алябьев бьет Времева канделябром по голове.

Позднее, уже после смерти Алябьева, будут говорить, что имела место «пара пощечин», ведь Алябьев как-никак наше национальное достояние: композитор, утонченный человек, не мог он ударить гостя, да еще тяжелым подсвечником. К тому же он не экзальтированный мальчик – 37 лет как-никак. Пушкин в этом возрасте уже умер в статусе величайшего поэта.

Дело

Прошло два дня. Не два часа, а именно два дня. Тот самый Тимофей Времев собрался ехать в воронежское имение. С ним был все тот же сосед. Едва уехав из Москвы, они остановились на постоялом дворе в деревне Чертаново. Да-да! В том самом Чертанове.

В Чертанове тогда находилась первая от Москвы почтовая станция по Серпуховской дороге, и проехать мимо нее было невозможно. Здесь меняли лошадей и, отдохнув, отправлялись дальше. Но с Тимофеем Времевым вышло иначе. 24 февраля он остановился на ночлег, а 25 февраля внезапно умер. Работники впоследствии свидетельствовали, что он плохо спал и умер утром. Позвали доктора, но тот лишь покачал головой: «Апоплексический удар». А ничего другого в те времена доктора не диагностировали. У Времева же не было зияющей раны на голове, а утром он умер от апоплексического удара. С чего же взялась криминальная версия?