100 великих криминальных драм XIX века

О юный праведник, избранник роковой,

О Занд, твой век угас на плахе;

Но добродетели святой

Остался глас в казнённом прахе.

А.С. Пушкин

Немногим удалось удостоиться эпитафии великого поэта. Разве что Андре Шенье, французскому революционеру, да Карлу Людвигу Занду, немецкому студенту-демократу, жаждавшему свободы, ненавидевшему военизированно-бюрократические порядки в германской системе обучения. Последний был, очевидно, неплохим парнем, но не нашел иного способа решения проблем, кроме убийства. Да и Пушкин в те годы еще не был настолько великим – скорее вольнолюбивым бунтарем, возмутителем спокойствия. Чего стоят его строки из переводов П. Марешаля:

Мы добрых граждан позабавимИ у позорного столпаКишкой последнего попаПоследнего царя удавим…

Сейчас этого никто не цитирует и в учебники не вставляет, а ведь было… И в Южную ссылку молодого Пушкина определили не просто так, а за такие эпиграммы на графа Аракчеева:

В столице он – капрал, в Чугуеве – Нерон:Кинжала Зандова везде достоин он.

Знакомый Пушкина по обществу «Зеленая лампа» поэт А.Г. Родзянко писал на него эпиграммы («…Гимн Занду на устах, / В руке – портрет Лувеля») и полагал, что поэт сам был не прочь «кровавой чаше причаститься».

А ведь пройдут какие-нибудь семь лет, и Пушкин изменится до неузнаваемости, станет придворным поэтом, напишет в 1828 году о своем отношении к Николаю I:

Его я просто полюбил:Он бодро, честно правит нами;Россию вдруг он оживилВойной, надеждами, трудами.

«Оживить войной» – это ведь тоже Пушкин. Поэт сначала, на заре вольнолюбивой юности, призывал удавить царей, потом, внезапно удалившись на другую сторону баррикад, – оживить страну войной. И то, и другое – Пушкин. Но кто теперь бросит в него камень? Кто откажет ему в наличии гуманизма? Я, но с одной поправкой: ни в 1819 году, ни в 1828-м Пушкин, с его доверчивостью, темпераментом, идеализмом и размашистым характером, просто не ведал порой, что творил. Поэтому, кстати, и погиб подобно своему герою Ленскому – попал в ловушку, сплетенную из интриг, в которых он ничего не понимал.

Преступление Занда

Но вернемся на девять лет назад – к убийственному Занду. Когда это случилось, Пушкину было двадцать, Занду – двадцать четыре. 1819 год. Война с Наполеоном кончилась. В Европе нарастают вольнолюбивые настроения. Создаются молодежные общества – «Молодая Германия», «Молодая Польша». У грибоедовского Чацкого от всего этого кружится голова, а в России по-прежнему живут без конституции, торгуют людьми. В Германии тоже не все ладно: менталитет такой, что требует казарменного подчинения даже в гимназии.

В 1815 году Карл Людвиг Занд учится на богослова в Тюбингене. Мирное, теософское дело не для него, тем более что время еще не мирное, и он становится волонтером в полку баварских вольных стрелков. После заключения мира он как будто возвращается к прежним своим учениям, к науке. Ан нет: более всего Занда привлекает политика, и кровь кипит. Вместе с другими студентами он устраивает Вартбургское празднество, а по сути – политическую демонстрацию протеста.

К 300-летию Реформации и четвертой годовщине битвы при Лейпциге 18 октября 1817 года в Вартбурге была проведена ассамблея, в которой участвовали 500 студентов и либерально настроенные профессора, протестовавшие против реакции и требовавшие образования единого национального германского государства и принятия конституции. В конце празднества торжественно жгли неугодные книги. Поэт Генрих Гейне в 1821 году написал: «Там, где сжигают книги, впоследствии сжигают и людей» («Dort, wo man Bücher verbrennt, verbrennt man am Ende auch Menschen»).

Смертоносные публикации

Естественно последовали притеснения, осуждение ассамблеи и «Буршеншафта», ее организовавшего, а также публикации, в которых осуждался подобный радикализм. Но, как и всегда, как и во все времена, к дискуссии никто готов не был. Убить проще. А еще проще потом сказать, что просто не осталось иного выхода, кроме убийства. Так мы в итоге дотанцевали до Желябова с Перовской и даже еще дальше – до С. Нечаева с П. Ткачевым, предлагавших устранять всех, кто не революционер. Но до этого времени еще полвека, потому вернемся к Занду. Это отступление было уместно: надо же понимать, откуда все выросло.