1000 не одна ночь

Снова взгляд на меня бросил полный какой-то бессильной ярости, продолжая водить над Аднаном свечку. Невежество — рассадник суеверий. И я для него чуть ли не исчадием ада выгляжу. На самом деле это мне кажется, что я в преисподнюю попала. И задумалась над словами его о свободе. Хочу ли я ее? И что мне с ней делать без паспорта, без денег в стране чужой. Куда бежать и выпустят ли. Даже сейчас, когда Аднан лежит рядом без сознания я чувствую себя совершенно потерянной и ненависть ощущаю даже кожей и кончиками волос.

Подошел ко мне со свечкой своей, а она вдруг погасла и мне смешно стало. Неожиданно как-то я и сама не ожидала усмехнулась. Старик назад отшатнулся. А потом снова свечку зажег возле меня ею повертел, только чадить она почему-то перестала, и он брови седые свел на широкой переносице. Явно не ожидал.

— Не нужна тебе моя помощь. Сама в себя пришла. Я ж говорил живучая.

— Нужна.

И снова его подвижное лицо все эмоции тут же отразило — взъерошенные брови теперь поползли вверх и ноздри расширились.

— Расскажи, как за господином ухаживать. А сам можешь к раненым своим идти.

— Не пристало женщине за мужчиной ухаживать, если она не знахарь. Смотреть на раздетых мужчин и трогать их нашим женщинам запрещено.

— Вашим не может и запрещено, а я не из ваших. Мне можно. Научи и иди людей спасать.

— С чего бы мне тебя одну с беспомощным господином оставлять? Не доверяем мы тебе. Чужая ты. И своей не станешь никогда.

Правду он говорил. Конечно чужая. Да я и не хотела им своей становиться. Они тоже для меня чужаки и не просто чужаки, а люди, живущие по варварским законам и обычаям. Мне никогда к ним не привыкнуть.

— Умный ты старик и в то же время глупый. Если Аднана не станет меня никто здесь не пощадит. Изнасилуют всем отрядом и в песках умирать бросят, а может и вовсе игрушкой для всей деревни оставят. Пока он жив, и я жива буду.

Несколько секунд, не моргая мне в глаза смотрел, а потом протянул мне склянку с мазью.

— Подержи — я перевяжу его.

Едва закончил повязку накладывать я, чуть пошатываясь, от слабости подошла к ложу Аднана и пустилась на колени, склоняясь ниже и всматриваясь в его лицо. На темной коже выступили капельки пота и глазные яблоки подрагивают под веками, словно сниться ему что-то очень беспокойное.

— Делать не нужно пока ничего. Смачивай ему губы водой и испарину вытирай. Как в себя придет меня позовешь я посмотрю еще раз. И смотри мне я тебя со свету сжить могу так быстро, что глазом моргнуть не сумеешь, если что не так с господином будет.

— И не только ты… — посмотрела, как он уходит из хижины, прихватив свою сумку, сшитую из цветных лоскутов и нахлобучивает сверху на куфию еще кусок ткани. Наматывая ее вокруг. — я помочь с ранеными могу. До рассвета подежурю, а потом приду в лазарет. Можно?

Долго он на меня смотрел и странно. Темные глаза вдруг потеряли то глуповато-простецкое выражение, которое раньше в них было. Словно он передо мной разыгрывал невежду суеверного.

— Приходи.

И вышел из хижины. А я снова к Аднану склонилась, лоб вытерла куском ткани влажным, скулы, подбородок и промокнула кожу на груди и плечах. Сейчас я могла его рассматривать без опасения, что кто-то заметит и прежде всего он сам.

Могла позволить своим эмоциям рваться наружу. Притом, что сама их плохо понимала. Я действительно испугалась, что он может умереть. Испугалась так сильно что до сих пор от мысли об этом у меня сердце в камень сжимается, и паника накатывает ледяными волнами.

Я вообще не осознавала, что чувствую к нему. Даже сейчас, глядя на него я не понимала, почему я испытываю это непреодолимое влечение к своему палачу. Ине могу со всем этим справиться. Не могу сопротивляться. Смотрю на руки его сильные, на запястья и на тыльную сторону темных ладоней с тонкими жгутами узловатых вен под грубой кожей и мне хочется, чтобы он снова ко мне прикоснулся. Заставил трепетать от его ласк и наглых касаний этих умелых рук… в которых та танцовщица так громко и жалобно стонала. Кислота вспыхнула в венах и снова обожгла меня болью. Мне до безумия захотелось оказаться на ее месте и в то же время я ненавидела себя за то, что чувствую это дикое непреодолимое и противоестественное желание. Этот человек может с легкостью причинить мне боль, разорвать мое тело и мою душу в клочья.