Двери вагона закрылись, поезд тронулся, за окнами поползла станция. Андрей осмотрелся в поисках схемы линий, рядом не оказалось, он отпустил поручень и пошел искать дальше по вагону. Схема нашлась за головой высокого мужика в больших толстых наушниках. Его черная лохматая голова заслоняла всю нижнюю часть города, и Андрею пришлось заглядывать за нее то справа, то слева, высматривая подходящие пересадки. На субботу он обещал Анечке визит в Третьяковскую галерею, но сам был там последний раз лет двадцать назад, с трудом вспомнил, что в Москве две Третьяковки – старая и новая. Вообще, за последнее время Третьяковка превратилась для него в обычный московский топоним, как Китай-город, Кузнецкий Мост или «Пражская». Город вообще сильно изменился с тех пор, как не стало жены, сделался чужим, отдалился. Родной микрорайон заменил им с Анечкой центр, а поликлиника и школа стали главными городскими достопримечательностями. Разобравшись с пересадками, он вернулся, но на месте, где только что сидела его дочь, возвышалась бесформенная черная глыба.
Здоровенный мужик, размером с двух подростков. Нос картошкой, губы бледные, глаза красные. Справа к нему прижималась немолодая помятая женщина с таким же заплывшим и бессмысленным взглядом, ее седые волосы выбивались из-под темно-серого платка и лежали на плечах, словно молочные подтеки. Андрею почему-то показалось, что перед ним сидит сын с престарелой матерью. Он осмотрелся, внимательно ощупал взглядом вагон – не так много людей, чтобы потеряться. Анечки не было. Во рту сразу же пересохло, руки потяжелели, перед глазами поплыла навязчивая черная дымка. Пересела? Украли? Он мотнул головой, пытаясь отвязаться от подступающей паники, ноги отозвались слабостью, коленки размякли. Поезд шел по туннелю, в бетонных пятнах за окнами мелькали провода. Двери между вагонами заперты. Где она? Куда могла деться в закрытом вагоне метро идущего по туннелю поезда?
Пульс ударил в затылок с новой силой, оглушил, в ушах загудело, перед глазами поплыли бурые пятна. Анечка была в красной шубке и белой шапке с пышным белым помпоном прямо на макушке, на ногах розовые сапожки. Но ее не оказалось ни рядом, ни в дальнем конце вагона, ни слева от этой парочки, ни справа, нигде. Андрей пробежал по вагону от начала до конца, расталкивая удивленных пассажиров, словно развешанную в шкафу одежду. Заглядывал в лица, отчаянно дергал ручки межвагонных дверей – где она? куда исчезла? – вернулся к ее прежнему месту и навис над теми двумя, что продолжали безучастно сидеть на месте его Анечки. Наклонился к огромному мужику и проорал, разрывая шум вагона:
– Где моя дочь?
Тот не отреагировал, даже не моргнул.
Андрей сдавил поручень, на лбу выступила испарина, кожа под волосами зачесалась. Приложил ладонь к голове, под указательным пальцем билась вена. Колотилась, танцевала, пульсировала каким-то невозможным мистическим наваждением. В глаза брызнули темнота и боль и налились тяжелым свинцом под сводами черепа. Боль пробудила злость. Его сознание отвлеклось от тела и будто встало в сторонке, наблюдая, что будет дальше.
– Здесь сидела моя дочь, – он прокричал это, не веря собственному голосу. – Где она?!
Зрачки огромного парня дернулись.
– Отвечай, сука! – Андрей наклонился еще ближе, к самому лицу.
– Хам, – отозвалась старуха.
Андрей почувствовал, как десятки глаз впиваются в его тело, как чужие осуждающие взгляды ползают по нему, словно мерзкие холодные тараканы. Ну и пусть, это не важно. Неожиданно скрипнули тормоза, объявили станцию, люди стали выходить. Андрей выбежал с ними, перебирая глазами всех, кто выходит из вагона и идет по платформе – красная шубка, белая шапка с огромным помпоном, – заметил что-то похожее, подбежал – нет, не она. «Осторожно, двери закрываются». Это была не их с Анечкой станция, они должны были ехать до конечной. Он влетел в смыкающиеся двери, вернулся в тот самый вагон, в котором они ехали. Или в другой?
Поезд тронулся, завывая, словно подбитый самолет. За окнами потухла станция, мелькнули серые ребра туннеля. Людей стало совсем мало, не найти среди них одного, самого заметного человечка, было невозможно. Выйти Анечка тоже не могла, в этом он был уверен, почти уверен. Нервно осмотрев вагон, Андрей увидел знакомую парочку, мужика со старухой, и направился к ним.
В ушах звенело, он шел по вагону, разглядывая сумки на коленях пассажиров, их руки и даже бледные желтушные тени, валявшиеся на полу. Нащупал в кармане телефон и набрал номер Анечки – «абонент временно недоступен».
Эта странная парочка – малахольный здоровяк и седая женщина – сидела на прежнем месте. Мужик повернул голову, и Андрею показалось, что в его рыхлом лице отражаются черты Анечки. По мере приближения это лицо начало меняться – раздвинулось, в нем снова проявились мужские черты, посерели и выцвели глаза, удлинился нос.