1812 год в жизни А. С. Пушкина

У Липранди не танцевали и не играли в карты, но много говорили и спорили, особенно Пушкин с Раевским. «И этот последний, — полагал Иван Петрович, — очень много способствовал к подстреканию Пушкина заняться историей и в особенности географией. Пушкин неоднократно после таких споров брал у меня книги, касавшиеся до предмета, о котором шла речь. Пушкин как строптив и вспыльчив ни был, но часто выслушивал от Раевского под весёлую руку обоих довольно резкие выражения и далеко не обижался, а напротив, казалось, искал выслушивать бойкую речь Раевского».

Капитан К. А. Охотников, адъютант начальника дивизии, отличался учёностью и замкнутостью. Пушкин прозвал Константина Алексеевича p´еre сonscrit — отец-сенатор. Поводом к этому послужил один из жарких споров между Раевским и Александром Сергеевичем. За разрешением словопрений обратились к Охотникову, который сидел в стороне и читал «Римскую историю» Тита Ливия. Константин Алексеевич «с невозмутимым хладнокровием, глядя на наступавших на него Пушкина и Раевского и не обращая никакого внимания на делаемые ему вопросы, очень спокойно предлагал послушать прекрасную речь из книги и начал: p´еres сonscrits… Это хладнокровие выводило Пушкина и Раевского, одинаково пылких, из терпения, но на каждый приступ к Охотникову тот приглашал их выслушать только прежде эту, знаменитую по красноречию речь и, несмотря на общий шумный говор, несколько раз принимался начинать оную, но далее слов p´еres сonscrits не успевал».

Не пасовал перед Пушкиным и будущий писатель, поручик квартирмейстерской части А. Ф. Вельтман. Ни в танцах, ни в игре в карты, ни в кутежах он не участвовал, но был одним из немногих, который мог доставлять пищу уму и любознательности Пушкина. Липранди отмечал:

— Он не ахал каждому произнесённому стиху Пушкина, мог и делал свои замечания, входил с ним в разбор, и это не нравилось Александру Сергеевичу. В этих случаях Пушкин был неподражаем; он завязывал с ним спор, иногда очень горячий, с видимым желанием удовлетворить своей любознательности, и тут строптивость его характера совершенно стушёвывалась.

В провинциальной глуши свободного времени хватало даже на то, чтобы несколько вечеров посвятить никому не нужному занятию физикой. И вот по какому случаю. В Кишинёв приехал будущий академик А. И. Стойкович (С Пушкиным у него состоялся разговор о «грамматических несогласиях» и несовершенствах правописания). Липранди и Раевский, освоив первый попавшийся учебник по физике, свели разговор на специальность гостя и «вдруг нахлынули на него с вопросами и смутили физика, не ожидавшего таких познаний в военных».

В связи с этим случаем член Попечительного комитета о колонистах южного края России П. И. Долгоруков полагал, что беседы поэта с Вельтманом, Раевским и Охотниковым много содействовали направлению его мыслей к умственным занятиям и дали толчок к развитию его научных способностей по предметам серьёзных наук. От себя добавим: особенно преуспел Александр Сергеевич в познании истории России от царствования Екатерины II до его дней (с углублённым интересом к истории Отечественной войны).

В Кишинёве Пушкин был постоянным посетителем дома командира 16-й пехотной дивизии М. Ф. Орлова. В нём, по свидетельству супруги Михаила Фёдоровича, велись «беспрестанно шумные споры — философские, политические, литературные».

Круг активного общения поэта ограничивался почти исключительно военными, прошедшими все наполеоновские войны. Поэтому недавнее прошлое, рассказы о героизме русских воинов были постоянной темой бесед. Липранди вспоминал:

— Александр Сергеевич всегда восхищался подвигом, в котором жизнь ставилась, как он выражался, на карту. Он с особенным вниманием слушал рассказы о военных эпизодах; лицо его краснело и изображало жадность узнать какой-либо особенный случай самоотвержения; глаза его блистали, и вдруг он часто задумывался.

Военная среда Кишинёва отвечала юношеским устремлениям Пушкина и по существу (наряду с впечатлениями детства) взрастила поэта-баталиста, всё творчество которого пронизано военной тематикой. И хотя Александр Сергеевич жаловался на то, что ему «кюхельбекерно в чужой стороне», она немало дала ему в приобщении к деяниям Молоха. Воспоминаниям о недавних событиях немало способствовали их первые юбилеи: 1820-й год — 15-я годовщина поражения русской армии (вкупе с австрийской) при Аустерлице; 1821-й — смерть Наполеона, 1822-й — 10-я годовщина Отечественной войны, 1823-й — 10-я годовщина Битвы народов, 1824-й — 10-я годовщина падения Парижа, 1825-й — 10-я годовщина разгрома Наполеона при Ватерлоо.