1888

– Что вы делали сегодня ночью, мистер Брандт? – вместо приветствия спросил Жозеф, рассматривая мое пальто на вешалке и не решаясь притронуться к нему. – Где были?

– Не знаю, слышали вы или нет: убили еще двоих проституток в Уайтчепеле. Находился там, – ответил я, вытирая капли крови с подбородка. – Что случилось?

– Как вам сказать… Лорда Абберлайна сегодня нашли задушенным в своем доме. По крайней мере, так говорит собравшаяся толпа внизу. Есть свидетели вашего присутствия в Уайтчепеле?

– Да кто вы такой, чтобы брать с меня показания? Это же вы самолично привели толпу сюда!

– С чего вы взяли?

– Откуда бы им всем знать, где я живу?!

Мужчина хмыкнул, выглянул из-за штор в окно и поежился.

Опешив от новости о смерти давнего соперника, я спешно надевал пальто и искал зонт, чтобы успеть сбежать из квартиры до того, как кто-то из обезумевших людей сможет пробраться внутрь за моей жалкой душонкой. Как ни странно, самым безопасным местом сейчас был Скотланд-Ярд и кабинет мистера Гилберта.

Я было подбежал к столу за дымовыми шашками, но вспомнил, что забыл их доделать из-за миссис Гамильтон.

– Людской суд – самый страшный суд в мире. Его решения окончательны, – прошептал мистер Блер. – Вы бы попробовали выпросить у него прощения? Я бы попросил помилования исключительно у Бога.

– Любой неверующий, знакомый с моралью, проповедует больше божественного, чем такие люди, как вы.

– Вы пытаетесь задеть мои чувства? Человека, верующего в Бога искренне, невозможно обидеть, – ответил он, а лицо у него неприятно скривилось. – Мечтаете вернуть прошлое, а вам следовало бы устроиться на простую работу и прекратить надеяться на несбыточное. У вас теперь плохая репутация. Вы дурной человек, никого не слушаете.

– Дурной?.. – переспросил я, вставляя ключ в замок. – В вашем окружении, видимо, одни святые, не совершавшие ошибок, которых сомнения не поедают изнутри. Однако вы правильно подметили: если бы я не был таким негодяем, то всей этой истории вообще бы не произошло, и мне не пришлось бы стараться все изменить и показывать всем вокруг, как маленьким детям, кому нужно сострадать, а кому нет, требуя немного сочувствия к себе. Придержите для меня квартиру – я еще вернусь. И не прикасайтесь к моим химикатам!

Мужчина не ответил и не предпринял никакой попытки остановить меня. Он либо сомневался в моей невиновности, либо был уверен в том, что горожане внизу растерзают меня, не дав ни единого шанса на побег.

Стены коридора походили на стены тюрьмы и, казалось, с каждым моим шагом сужались. Я отдернул ворот рубашки от недостатка воздуха и прокатившего жара по всему телу, затем расстегнул пару пуговиц, но это не помогло.

Черный ход с другой стороны дома оказался заперт и завален старьем. Выйти можно было только навстречу разъяренным людям, не готовым слушать мое алиби и настроенным на месте расквитаться за смерть всеобщего любимца.

В витражном окошке входной двери мелькали страдальческие, перекошенные лица, пытающиеся пробраться за мной сквозь кольцо подоспевшей полиции.

Все мои немые чувства обожания и страстной любви к городу медленно затухали при виде его жителей – грязных, отвратительных чудовищ, готовых принимать любые помои, какие ни предложи: начиная от политики, заканчивая простой культурой, ведь, в конце концов, во все времена в мире бесконечного безденежья простые люди были вынуждены верить, что железные ведра на их головах – это драгоценные короны.

Я по-настоящему боялся, что меня забьют, что констебли не справятся с толпой и что у меня никогда не получится узнать, почему милый брат стал глух к письмам?

Переведя дух, я вышел перед людьми и окинул их беглым взглядом. Они вдруг зашумели еще сильнее, пытались протиснуться через констеблей, пихались локтями, падали и чуть ли не давили друг друга. Насколько же сильное потрясение настигло их, лишив рассудка!

Ни у кого из присутствующих не было никакого шанса попасть на прием к Виктору, и знали они о нем благодаря навязчивой рекламе, вбивавшей в их недалекий ум, что никто их не спасет, кроме него и сомнительных личностей из полиции, которые тоже могли бы прийти на помощь, но только тогда, когда содействие уже будет не нужно.

– Леди, джентльмены… – страшно перепугавшись прошептал я, прижимая к себе зонт. – Я никого не убивал.

Кто-то сумел преодолеть сопротивление констеблей, набросился на меня со спины, но я успел ударить его каблуком по голени, толкнул в толпу и побежал, перепрыгивая через упавших, стонущих горожан.

Достав на ходу револьвер, я несколько раз выстрелил в воздух, чтобы напугать лошадь, запряженную в полицейскую повозку, и создать затор на улице, а заодно заставить людей гнаться не за мной, а спасаться от неуправляемого транспорта.

Сзади раздался полицейский свисток, знаменующий переход констеблей на сторону толпы и мое преследование.

Глава 27

Пробежав несколько кварталов, я остановился, задыхаясь от кашля и принимая свой бесславный конец.