1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

Вместе с тем (и это обстоятельство следует выделить особо, поскольку мимо него исследователи, как правило, проходят), в § 9 гл. 5 установление «диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства» провозглашалась непосредственно, установление диктатуры пролетариата объявлялось в ней лишь основной задачей, рассчитанной на предстоящий переходный момент.

Фактически это означало, что установление диктатуры пролетариата отодвигалось на неопределённое время, поскольку продолжительность переходного периода в тексте Основного закона никак не оговаривалась. Диктатура пролетариата рисовалась лидерам Советской России как идеальное государственное устройство, существенно более гармоничное чем то, что можно было видеть на практике в начальный период Гражданской войны.

Уже поэтому идея диктатуры пролетариата не несла и не могла нести угрозы авторитаризма. Как справедливо подчёркивал Э. Карр, термин «диктатура пролетариата» не имел конституционного характера. Он обозначал не форму правления, а господствующий класс – пролетариат. Соответственно, слово «диктатура» не несло на себе моральной нагрузки[328]

. С переходом к мирному строительству оно вполне заменялось словом «народоправие», а сам термин «диктатура пролетариата» своим синонимом «рабочая демократия». Не случайно в Конституции 1918 года прямой формулировки диктатуры пролетариата не содержалось[329]

.

Не означала в тот момент идея диктатуры пролетариата и угрозы ослабления российской государственности. Наоборот, в конкретной обстановке хаоса и распада она позволяла сделать реальные шаги к укреплению государства. И дело вовсе не в том, что в основе новой политической системы России оказались органы, созданные революционным творчеством рабочих, прежде всего Советы. Впрочем, значимость этого обстоятельства тоже очевидна. Но важнее было другое. Рухнувшее российское государство нуждалось в опоре, социальной силе, способной вытянуть на себе колоссальную задачу восстановления. Какой же класс российского общества того периода был в наибольшей мере заинтересован в сильном, централизованном государстве? Какой класс был способен стать твёрдой опорой российской государственности?

Известен патриотизм русского крестьянства. Но крестьянство как общественная сила слишком распылена. Кроме того, всегда имея под рукой продукты своего хозяйства, крестьянин экономически не слишком заинтересован в сильном государстве. Тем более, когда государство стремится усилить налоговое бремя (а как в условиях войны иначе?). Интеллигенция? Но интеллигенция понимала интересы государства чересчур экстравагантно. Её усилия были направлены на то, чтобы насадить в России тип общественного устройства, более или менее эффективно работающего на Западе, но совершенно непригодного для нашей страны. Некоторые историки силой, заинтересованной в жёстком государстве, называют бюрократию, в том числе партийную[330]. Но с этим тоже сложно согласиться. Даже тот факт, как легко чиновники отказались от тактики саботажа против большевиков, показывает, что им было всё равно кому служить. В воспоминаниях одного из служащих, перешедших на сторону Советской власти, А. Гуровича, нарисован яркий образ чиновника лета 1918 года. Многие из них «ругательски ругали большевиков» и не без злорадства повторяли слухи, что немцы, несмотря на заключенный в Бресте мир, вот-вот готовы ввести в Москву войска[331].