1917, или Дни отчаяния

Морис Палеолог встречает зашедшего с улицы Терещенко. Тот в плаще, по которому все еще стекают капли дождя.

– Месье Палеолог!

– Здравствуйте, месье Терещенко! Благодарю, что откликнулись на мое предложение отобедать…

Слуга принимает у Терещенко плащ.

Он и Палеолог жмут друг другу руки.

– Мне доложили, что у вас в доме недавно была стрельба? – спрашивает посол.

– Да, к несчастью…

– К несчастью было бы, окажись вы ранены или убиты… А все остальное – к счастью. Надеюсь, ваши близкие не пострадали?

– Дочь испугалась, но все уже позади… Мне очень помог Пьер Дарси. Скажу прямо – он спас и меня, и семью. Не приди он на помощь, и я бы сегодня не смог отобедать с вами, – невесело шутит Терещенко.

– Это как раз тот редкий случай, – шутит посол в ответ, – когда навыки бретера и безрассудство сыграли положительную роль. Он бретер, бонвиван и выпивоха, но отважный малый, этот Дарси.

– Я обязан ему жизнью.

– Франция и французы всегда были верными союзниками России.

– Ну, я бы не стал так обобщать, – на этот раз Терещенко улыбается искренне.

– Вы, наверное, удивлены, – говорит Палеолог, пока они поднимаются по лестнице, – что я пригласил сегодня только вас одного?

– Не так чтобы очень, месье посол…

– Я уже не посол, господин министр. Я простой гражданин, хоть и на государственной службе. Во всяком случае, нового назначения пока не получил.

– Не думаю, что вы останетесь в стороне от дел, месье Палеолог.

– Скорее всего, вы правы, и надеюсь, что это произойдет быстро. Терпеть не могу безделье, а особенно вынужденное! Я планировал уехать к середине мая, но обстоятельства сложились так, что я отправлюсь на родину буквально через несколько дней, и до отъезда мне нужно сказать вам несколько слов наедине. Причина на то у меня есть, и я вам ее разъясню… Прошу вас!

В столовой посольской квартиры Палеолога уже накрыт стол.

Пока слуги подают, мужчины сохраняют молчание. Судя по всему, так здесь принято, потому что, исполнив обязанности, прислуживающие исчезают.

– Итак, – говорит Палеолог, – постараюсь быть краток. Вы лично симпатичны мне, месье Терещенко, я внимательно следил за вашей деятельностью на посту министра финансов. Мне нравился ваш профессионализм, я уверен в том, что мысль о приглашении вас в состав правительства была несомненной удачей господ Гучкова и Милюкова…

– Благодарю вас, месье Палеолог! Крайне лестно слышать столь высокое мнение о моей скромной персоне…

– Боюсь, что это будет последняя приятная вещь, сказанная мною сегодня, месье Терещенко. Я никогда бы не затеял этот разговор, оставайся я на своем посту. Но вместо меня здесь теперь будет месье Тома, а месье Тома, увы, социалист и очарован формой вашей революции, однако он не замечает ее внутренней сути. Ему нравятся красные флаги, «Марсельеза», Совет и обещания, поэтому он оптимист. А Рибо любит оптимистов. Ваш покорный слуга писал правительству правду, а тех, кто пишет правду, не любят.

Палеолог замолкает, намазывая на гренок паштет. Он не глядит на Терещенко, хотя тот смотрит на бывшего посла с изумлением.

Наконец Палеолог заканчивает с гренком, поднимает глаза на Михаила Ивановича и говорит спокойно:

– Вы проиграли, месье Терещенко. Буквально через несколько месяцев ваше правительство прекратит свое существование, а вслед за ним исчезнет и ваша республика. Она обречена на распад, просто вы еще этого не осознали. Сейчас вам надо опасаться не внешнего врага, а невероятно сильного сепаратистского движения внутри страны, с которым вы не сумеете справиться и от которого существует только одно эффективное лекарство – федерализм.

– Простите? – выдавливает из себя Терещенко.