1917, или Дни отчаяния

– Думайте что хотите, месье Никифоров. Я хорошо помню эти дни. Я помню свое возмущение террором, который Протопопов обрушил на демонстрантов – тогда приказы расстреливать выступающих казались мне невообразимой жестокостью, преступлением. Я помню трупы, которые лежали на улицах и в подворотнях. Помню, как грохотали пулеметы и кричали раненые. Как цокали по булыжнику копыта конных полицейских… Знаете, я тогда только стал отцом и каждый выстрел в окрестностях Миллионной воспринимал, как нападение на свое гнездо. А стреляли часто и много… С одной стороны, я понимал, что иначе нельзя, а с другой… С другой… Я был либералом, заговорщиком, демократом… Мы все тогда были заговорщиками и демократами, а кто был не с нами, казался нам цепным псом режима, который себя изжил…

– Вот видите! – торжествующе вскрикивает Сергей. – Вы сами подтверждаете мои слова! Закономерность!

– Трагическая ошибка. Это не для записи, молодой человек, для вас лично. Если бы Россия остановилась на своем пути после Февраля, мы бы жили в другой стране. Но она не остановилась. Мы не сумели ее остановить. Mеa culpa, в том числе. Мы сами отдали Россию вашему Ленину. Сами. Письмо на освобождение Троцкого направил в Канаду лично Милюков. Я не знаю… Я до сих пор не знаю, что побудило его подписать сей странный документ, но именно это ходатайство привело в Россию одного из ее губителей. Кстати, меня тоже обвиняли в содействии Троцкому…

– Вас?!!

– Ничего удивительного. Я теснее всех был завязан на финансовое сообщество, постоянно ездил в Европу, собирая деньги на заем…

– И какое отношение все это имело к освобождению Льва Давидовича?

– Никакого, конечно! Но предполагалось, что я имел такую возможность…

Терещенко отпивает из бокала и улыбается, щурясь на весеннее солнце, как сытый кот.

– А я возможность такую имел, месье Никифоров. Для нас это было время славы… Представьте себе, что вы в вашем возрасте являетесь одним из самых богатых людей России, стоите у руля огромной страны, помогаете ей в трудную минуту своими знаниями, своими связями, своими деньгами. Вас уважают в Европе, с вами считаются на родине. Нет дела, которое вы провалили, самые сложные переговоры, самые изощренные комбинации вам по плечу. И от вас… именно от вас во многом зависит судьба державы!

– А как же груз ответственности? – спрашивает Никифоров, слегка подняв бровь. – Ведь это очень тяжело – быть в ответе за неудачу…

– А вы думаете, что мы предполагали неудачу? Нет! Нельзя же садиться за стол, если допускаешь мысль о проигрыше!

– Михаил Иванович! Дорогой! – разводит руками Никифоров. – Разве можно ставить на кон судьбу страны? Право же, неудачное сравнение… Тем более, что вы проиграли!

– Да, – говорит Терещенко внезапно помертвевшим голосом и выпивает свой бокал до дна. – К сожалению, мы проиграли…

7 мая 1917 года. Мариинский дворец.

Малый зал заседаний Временного правительства

В зале только те члены правительства, которые посвящены в историю с документами Ленина: князь Львов, Гучков, Терещенко, Керенский, Милюков, Некрасов.

– Те документы, что сейчас находятся у меня на руках, – объявляет Терещенко, – не позволяют нам начать широкую компанию по дискредитации руководства большевиков. Мы можем возбудить уголовное преследование против некоторых лиц, связанных с Ульяновым-Лениным, но не против него самого…

– Что именно это за документы? – спрашивает Керенский с легким раздражением в голосе. – Что это за документы, которые нам и видеть пока не положено?

– Это фотокопии банковских платежных поручений, торговых договоров, подписанных аффилированными с большевистским руководством фирмами, накладные на фиктивные товары, которые использовались для прикрытия нелегального перевода средств из страны в страну… Финансовая отчетность, которая не будет вам интересна, Александр Федорович. Она о многом скажет специалисту в банковском деле, но малоэффективна для дискредитации деятельности большевиков: малопонятна для широкой публики. Кто возьмется ее комментировать?

– Но вы, Михаил Иванович, ее комментировать можете? – предполагает князь Львов.

– Несомненно могу, – отвечает Терещенко. – Я могу изложить вполне связную историю о том, как немецкие деньги попадают в партийную кассу Ленина. Назвать действующих лиц, некоторые суммы за последние три месяца, но для того, чтобы доказать предательство и сделать его достоянием гласности, нужны дополнительные улики…

– Например? – интересуется Керенский, смешно морща лоб под «ежиком». – Вы рассчитываете найти расписки в получении средств, господин Терещенко? Так могу вас огорчить – Ульянов совсем не глуп. Он умный, осторожный, предусмотрительный, хотя совсем не разбирается в финансовых делах. Зато в поверенных недостатка не испытывает, а глупостей не делает, так как грамотен юридически. Его очень сложно поймать за руку.

– Вы обещали с ним договориться, – язвительно замечает Гучков. – По старой памяти, как земляк с земляком. Может быть, стоит попробовать?