1941

– Глупости не говори. Ты мне и так ничего не должна, я тебя спасти пытался не потому, что ни с кем до того не переспал, а с тобой вдруг решился. Я тебя спасал, потому что не мог видеть, как тебя расстреливают, и никогда бы себе не простил, если бы не попытался выручить.

Девушка, смущенная моим ответом, опускает взгляд. Я же, засунув руку в левый карман, тихо ее зову:

– Оль, а у меня ведь для тебя подарок есть.

Мещерякова удивленно поднимает на меня глаза, и в них явно читается интерес напополам с каким-то детским предвкушением:

– Держи. Это шоколад. Я, правда, съел уже три дольки, но там еще много…

Как завороженная, казачка уставилась на круглую красную коробочку, после чего осторожно взяла ее в руки и, наконец, раскрыла. Последовал тяжкий выдох, будто бы с ним молодая женщина выпустила из себя весь негатив. И действительно, Ольга очень мягко мне улыбнулась:

– Спасибо, Ром. Спасибо… За все.

Осторожно приблизившись, она попыталась чмокнуть меня в щеку, но, удивляясь собственной наглости, я успеваю повернуть голову и подставить под поцелуй губы. Коснувшись их, девушка тут же отстранилась, будто обожглась. Но я успел поймать ее чуть затуманившийся взгляд, в котором было гораздо больше от желания растянуть краткий миг близости на больший срок, нежели возмущения моим поступком. Однако затем он стал буквально ледяным:

– Самсонов, я же все тебе сказала…

Однако я тут же перебил ее, заговорив горячо, проникновенно, как никогда в своей жизни до этого не говорил:

– А я тебя услышал, Оль. И теперь понимаю, какая сложная судьба тебе досталась. Но то, что ты мне нравишься, это не отменяет. Да, я не могу сказать, что люблю – я этого чувства к женщине, может, и не знал никогда, да и влюбленности мои протекали иначе… Даже так – чувствовались

иначе. Но я определенно к тебе что-то испытываю. И это нечто большее, чем желание просто провести ночь с красивой женщиной. И я не стану отрицать, что хотел бы этого. Но я уважаю твой выбор, твое желание засыпать и просыпаться только лишь с любимым человеком. Однако это не отменяет тот факт, что мне нравится быть рядом с тобой. Что мне безумно нравится слышать твой голос, смотреть на твою улыбку…

Я сам располагающе улыбнулся и тут же продолжил:

– Я обожаю видеть огонь в твоих глазах. И мне безумно сладко касаться твоих губ. Я такого и не чувствовал никогда, я-то и не целовался до тебя ни с кем, чего уж там… И знаешь что, Оль: если это мои последние часы и в следующем бою мне суждено погибнуть… то твое присутствие – это настоящий дар судьбы. Прощальный и оттого столь ценный, щедрый дар…

Вновь усмехнувшись, я ее добил:

– И ты не можешь запретить мне смотреть на тебя, слышать твой голос, любоваться твоей красотой. И да, если мне доведется еще хоть раз поцеловать тебя, я обязательно это сделаю, потому что это самое прекрасное, что было в моей жизни.

…Сам не ожидал от себя подобного красноречия – слова словно живые срывались с моих губ, своей волей складываясь в предложения, максимально емко и точно описывая то, что я чувствую к ней. И это возымело эффект: глаза девушки затуманились, и, порывисто шагнув ко мне, она прильнула своими губами к моим – жарко, сладко, нежно… Я буквально растворился в этом поцелуе, потому как ничего более совершенного действительно не испытывал… Однако стоило мне опереться правой рукой на костыль, а левой плотнее прижать казачку к себе, как она тут же отстранилась и, глубоко вздохнув, смерила меня с ног до головы лукавыми, смеющимися глазами:

– Ай лис, ай да лис! Самсонов! Как же так, не целовался он никогда с другими девками! Как же, как же… И не был он ни с кем и никогда, баюн сладкоречивый! Да ты любую своими речами охмуришь, даже не успеет понять, что происходит!

– Оль, я ведь все серьезно говорил.

Взгляд Мещеряковой вновь вспыхнул неукротимым огнем:

– Серьезно? Ну, пусть так. Смотреть на себя и слушать мой голос не запрещаю!

Н-да, такая казачка – озорная, ехидная, игривая – мне нравится даже сильнее. Между тем, послав мне еще одну лукавую улыбку, девушка развернулась спиной, явственно качнув бедрами, и пошла вперед, по направлению к виднеющемуся впереди малиннику.

– Там можно укрыться и развести костер. Поснедаем горячего – или ты решил накормить меня одним шоколадом?

Я только опасливо мотнул головой:

– А если дым увидят или почуют?

Ольга отрицательно мотнула головой:

– Сделаем все правильно – не увидят и не почуют.

И действительно, добравшись до малинника и сверившись с помощником, я узнал, что мы находимся как раз примерно посередине лесного массива. Что же касается костра, то придумка казачки заключалась в следующем: мы вырыли небольшую неглубокую яму (ну, как мы: рыл я штык-ножом и руками, а Мещерякова руководила процессом), потом еще одну, и после соединили их проходом. Помощник подсказал, что такой тип костра называется «дакотский очаг» и пользуется популярностью у разведчиков.