1980 №1

Арабское имя Махбуб эквивалентно греческому имени Агапий, и найденное произведение вошло в науку как сочинение Агапия.

Спустя два десятилетия флорентийской рукописью заинтересовался другой арабист, А. Васильев. В 1902 году он обнаружил в библиотеке св. Екатерины на Синае недостававшую первую часть рукописи. Так к ученым попало сочинение совершенно забытого в исторической литературе автора X века, епископа города Манбиджа на Евфрате, грека по происхождению — Агапия.

Сочинение заключало в себе всемирную историю от «начала создания», от Адама до дней самого автора. Конец рукописи, впрочем, утрачен.

Труд Агапия, интересный и сам по себе, имеет особую ценность еще и потому, что автор вкомпоновал в свое сочинение немало извлечений из древних источников, и из тех, которые дошли до нас, и из тех, что ныне потеряны. Например, он пользуется и известной нам греческой редакцией ветхозаветной части Библии (Септуагинтой), пользуется и каким-то неведомым «сокращенным» пятикнижием на еврейском и сирийском языках. Цитирует известные произведения античных философов и какую-то неизвестную нам греческую хронику. Привлекает он и евангелия, и сочинения некоторых раннехристианских апологетов — Евсевия, Юлия Африкана, и работы позднейших авторов, например, Теофила бар Тома, высокоэрудированного астролога VIII века. Его сочинение, не дошедшее до нас, Агапий, по-видимому, особенно широко использовал.

Так, «со многим старанием… и великим изнурением», как признается сам Агапий, он составил свой труд. Среди вошедших в этот труд извлечений оказалось и интересующее нас свидетельство об Иисусе Христе.

В 1912 году флорентийская рукопись была издана А. Васильевым в Париже на арабском и французском языках. В примечании издатель верно отождествил агапиевскую цитату с текстом из XVIII книги «Иудейских древностей» Иосифа Флавия. Спустя сорок с лишним лет эта публикация была переиздана в Лувене. Но ни первый, ни второй издатель не заметили того, что между известным до сих пор текстом из XVIII книги Флавия и тем, который приведен у Агапия, при общем сюжетном, композиционном, фразеологическом сходстве существуют поразительные несоответствия. Прошло еще полтора десятилетия, прежде чем эти несоответствия были наконец замечены. В специальной монографии, опубликованной в 1971 году на английском языке, исследователь Ш. Пинес провел необходимые текстологические сопоставления и сделал первые выводы.

В русском переводе с арабского текст Агапия читается так: «В это время жил мудрый человек, которого звали Иисус. Весь его образ жизни был безупречен, и он был известен своей добродетельностью, и многие люди среди иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и на смерть. Но те, кто стали его учениками, не отказались от его учения. Они рассказывали, что он явился им через три дня после распятия и что он был живым. И считают, что он был Мессия, о котором пророки предрекали чудеса».

В начале и в конце отрывка указывается, что так повествует об этом Иосиф иудей (Иосиф Флавий. — М. К.).

Сравнивая этот отрывок из арабской рукописи с тем, который мы приводили раньше, нельзя не заметить, что перед нами тот же самый текст, но в другой, нехристианизированной редакции. Так, Иисус в арабском тексте (в отличие от общеизвестного греческого) не бог, а человек, учитель. На его божественную природу нет и намека. Не упоминаются и иудейские старейшины в качестве обвинителей. О воскресении Иисуса говорится не как о достоверном факте (как там), а лишь как о молве, значительно обесцениваемой указанием на то, что она исходит от его же учеников. Сдержанно и неопределенно упоминается о его мессианстве: «…считают, что он был Мессия…». Это не удостоверяемый Флавием факт, а молва, слух.

Автор явно стремится выглядеть объективным. Он не приверженец этого учения, но он и не очерняет его, как, например, Тацит и его римские коллеги. Он сообщает, что говорят, и ясно отделяет это от того, что ему известно достоверно. А известно ему прежде всего, что у истоков движения, которое впоследствии получило наименование христианства, стоял проповедник, учитель, человек по имени Иисус, которого Пилат осудил на распятие.

В такой редакции этот абзац не вступает в противоречие с политическими привязанностями и религиозной принадлежностью Иосифа Флавия, и не остается никаких доводов для того, чтобы считать его подложным.

Так вошла в мир эта удивительная находка, распутавшая многосложный клубок оценок, мнений, гипотез, накопившихся за столетия существования проблемы. Вероятно, текст, который мы находим у Агапия, — это перевод с перевода. Агапий держал в руках не непосредственно начальную, не дошедшую до нас греческую редакцию флавианского текста, а один из его переводов (например, сирийский, как полагает Ш. Пинес) и уже с него сделал свой.