1984. Скотный двор

The little sandy-haired woman had turned bright pink, and her mouth was opening and shutting like that of a landed fish.	Маленькая женщина с рыжеватыми волосами стала пунцовой и разевала рот, как рыба на суше.
Even O'Brien's heavy face was flushed.	Тяжелое лицо О'Брайена тоже побагровело.
He was sitting very straight in his chair, his powerful chest swelling and quivering as though he were standing up to the assault of a wave.	Он сидел выпрямившись, и его мощная грудь вздымалась и содрогалась, словно в нее бил прибой.
The dark-haired girl behind Winston had begun crying out	Темноволосая девица позади Уинстона закричала:
' Swine!	"Подлец!
Swine!	Подлец!
Swine!' and suddenly she picked up a heavy Newspeak dictionary and flung it at the screen.	Подлец!" -- а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в телекран.
It struck Goldstein's nose and bounced off; the voice continued inexorably.	Словарь угодил Голдстейну в нос и отлетел. Но голос был неистребим.
In a lucid moment Winston found that he was shouting with the others and kicking his heel violently against the rung of his chair.	В какой-то миг просветления Уинстон осознал, что сам кричит вместе с остальными и яростно лягает перекладину стула.
The horrible thing about the Two Minutes Hate was not that one was obliged to act a part, but, on the contrary, that it was impossible to avoid joining in.	Ужасным в двухминутке ненависти было не то, что ты должен разыгрывать роль, а то, что ты просто не мог остаться в стороне.
Within thirty seconds any pretence was always unnecessary.	Какие-нибудь тридцать секунд -- и притворяться тебе уже не надо.
A hideous ecstasy of fear and vindictiveness, a desire to kill, to torture, to smash faces in with a sledge-hammer, seemed to flow through the whole group of people like an electric current, turning one even against one's will into a grimacing, screaming lunatic.	Словно от электрического разряда, нападали на все собрание гнусные корчи страха и мстительности, исступленное желание убивать, терзать, крушить лица молотом: люди гримасничали и вопили, превращались в сумасшедших.
And yet the rage that one felt was an abstract, undirected emotion which could be switched from one object to another like the flame of a blowlamp.	При этом ярость была абстрактной и ненацеленной, ее можно было повернуть в любую сторону, как пламя паяльной лампы.
Thus, at one moment Winston's hatred was not turned against Goldstein at all, but, on the contrary, against Big Brother, the Party, and the Thought Police; and at such moments his heart went out to the lonely, derided heretic on the screen, sole guardian of truth and sanity in a world of lies.	И вдруг оказывалось, что ненависть Уинстона обращена вовсе не на Голдстейна, а наоборот, на Старшего Брата, на партию, на полицию мыслей; в такие мгновения сердцем он был с этим одиноким осмеянным еретиком, единственным хранителем здравомыслия и правды в мире лжи.
And yet the very next instant he was at one with the people about him, and all that was said of Goldstein seemed to him to be true.	А через секунду он был уже заодно с остальными, и правдой ему казалось все, что говорят о Голдстейне.