6 жертва

Об Интриллигаторе он знал от своего приятеля Водорезова, которому в свое время поручили вести следствие по делу об убийстве некого Колосова: тот подозревал Интриллигатора в организации этого убийства, потому что весь бизнес покойного отошел к нему вместе с вдовой, на которой тот неожиданно женился через пару месяцев после похорон своего «лучшего друга».

«Прикинь, разве такое возможно, – жаловался ему Водорезов, – Я ему предъяву, а он в ответ: „Это не 37-й год. У меня презумпция невиновности“. Ну не наглец? Скользкий как рыба. А главное, и правда, не за что ухватить. Баба сама, прикинь, все имущество на него переписала».

Водорезову так и не удалось на Интриллигаторе хоть что-то заработать. А какие у того были надежды – просто больно вспоминать. Но теперь-то у Мокрякова появился реальный шанс прихватить прохиндея и обчистить его догола: на руках у него был протокол допроса некой Зои Босой, из которого следовало, что именно Азамат Баранбеков осуществил нападение на Твердохлебова и это было не первое его убийство – он зарабатывал на жизнь, убивая за деньги; а еще она показала, где его можно найти – в психиатрической лечебнице, где он прикидывался сумасшедшим. И пусть это был фактический донос, – доказательств она не представила, – но, сумев связать его с Интриллигатором, получилось бы громкое уголовное дело, на котором можно было хорошо, очень хорошо заработать.

Мокрякову Азамат был не нужен, – мелкая пешка, исполнитель, чего с него взять, – а вот Интриллигатор был человек состоятельный, из «новых русских».

«А что если с дагестанцем договориться? – прокручивал в своей голове различные варианты Мокряков, – Он парень недалекий, по словам этой самой Зои, искренний, благородный

, – смешно сказать, не то что поверить, – пообещаю ему амнистию за то, что он сдаст Заказчика, а там видно будет, что с ним дальше делать. Обещание не карточный долг, всегда можно соскочить».

Вызвав на очередной допрос Азамата, он попробовал разыграть искренность, представив себя человеком чести: очень убедительно, потому что лгать ему всегда доставляло удовольствие.

– Я тебя уважаю, мужик. Ты герой. У вас, дагестанцев, честь превыше всего. И вы слово держите. Уважаю. Полный тебе респект, но только тебя использовали, понимаешь? И я один знаю, кто. Интриллигатор. Заметь, не ты, а я тебе эту фамилию назвал. Я все знаю. Он тебя использовал как орудие: смертельное орудие, бездушно и расчетливо, – для него ты не более, чем нож, которым он убивает своих врагов. Хочешь ты быть всего лишь бездушным предметом, как, например, этот стол? – ткнув пальцем в свой стол, Мокряков жадно пожирал взглядом лицо Азамата, пытаясь прочитать по нему, что у того происходит в душе, – Это самый старый стол во всем управлении, представляешь? Я его специально для себя выпросил: люблю вещи с историей, – можно сказать, исторические вещи. За ним, по преданию, выносили приговор еще адмиралу Колчаку. Прикинь, да? Знаешь сколько он мог бы рассказать, если бы мог говорить? Тысячи тысяч историй о том, как признавались в своих преступлениях. Но он никогда не заговорит – он просто не может. А ты можешь, потому что ты не стол, ты человек. И ты не просто человек, а хороший человек – героический! И ты не орудие – ты человек. Ты мне не нужен, повторяю, ты мне не нужен. Моя цель Интриллигатор. Вот кто настоящий убийца. Дай показания на него и я тебя отпущу. Не сразу, конечно, тебя обратно поместят в лечебницу, признают невменяемым, – это я гарантирую, можешь не беспокоиться, – и выпустят, для вида подержав полгодика. Но лишь взамен твоих показаний на него. Так ты готов рассказать, как убивал?

– Готов, – неожиданно дернулся, словно в судороге, Азамат и дико расхохотался, испугав Мокрякова, – Да, я убивал, но это была жертва – шестая жертв-а-а-а. Она мне велела их убивать, она!

– Кто она? – не понял Мокряков, – Кто она? Как ее имя?

– Женщина в белом. Женщина в белом. Она появилась на следующую ночь после того, как я сжег сердце Алеши. Ей понравилось, понравилось и она хотела еще. Всего шесть, включая первого, всего шесть. Каждые две недели, каждые две нужно было убивать. Она сама говорила, кого. Сама говорила. О, как же она говорила. Мужчин, потому что они чистые. Женщин нельзя, они грязные. Только мужчин.

Речь его была бессвязна и прерывиста. Он часто замолкал и смотрел прямо перед собой ничего не видящим взором, а потом вдруг снова начинал говорить и остановить его было невозможно. Он словно не слышал, а может, и правда не слышал. За те два часа, что длился его монолог, он рассказал Мокрякову историю ритуальных убийств, которая совершенно не вязалась с представлениями следователя о своем подследственном: у него в голове не укладывалась, что дагестанец, мусульманин по происхождению, на такое способен.

«Он же сумасшедший, – был сам не рад Мокряков, – что он с собой сделал? Он же себя погубил».

– Зачем? – единственное слово, которое он смог в себе найти. – Зачем ты это сделал?