6 жертва

Довольно скоро он испытал пресыщение, достигнув предела возможностей своего тела – стало безнадежно скучно жить. Требовалось или повышать градус переживаний, или перестать этим заниматься. Но он уже не мог от всего этого отказаться, потому что тот другой, звереныш из подполья, требовал продолжения: любой ценой, любой ценой, – он жаждал крови, чтобы стать полноценным зверем. За те два года новой жизни после объявленного конца СССР цена человеческой жизни нивелировалась до нуля, – все чаще убивали просто так, – апофеозом всеобщего оскотинивания стала первая чеченская война.

Здесь, в Сибири, все происходящее по другую сторону Урала казалось чем-то не настоящим, если не считать того, что передел собственности затронул и их медвежий угол, заставив старую номенклатуру уступить место более молодым. Названный отец Мокрякова оказался на заслуженной пенсии, но эти перемены самого Костю не затронули.

Будучи флегматиком, Мокряков всегда был расчетлив и невозмутим, умея с детства скрывать свои истинные чувства. Столь неожиданный поворот в своей судьбе, когда он оказался в чужой семье, не мог не оставить след, если не сказать вмятину, в его душе, которая не давала ему покоя. Ему все время казалось, что он занимает не свое место, что рано или поздно, но его разоблачат: видимо, отсюда проистекало его двуличие и вера в слова, которые для него значили больше, чем реальные поступки. Словами можно было объяснить или оправдать любое действие; со школьной скамьи его приучали верить в слова как особую реальность; в его мире за слова, а не за поступки приговаривали к смерти.

Когда волею случая ему достался стол, за которым по устному преданию допрашивали самого Колчака, он посчитал это добрым знаком свыше, обретя освященный вековой историей алтарь, на котором можно приносить жертвы собственному тщеславию. Сидя за этим столом, он впитывал энергию зла, исходящую от него: ведь на нем росчерком пера отправляли на тот свет тысячи и тысячи людей, ломали и корежили их судьбы и судьбы тех, кто с ними был связан. И все во имя слова, и все за слова.

Он ощущал себя преемником этой традиции, которая кровавой нитью тянулась не прерываясь от самой опричнины царя Ивана и до него самого.

«Время не подходящее. Некому служить, – стряпая очередное дело с признательными показаниями, искренне огорчался он, – мне бы в 37-м родиться – наворочал бы я дел». Вместе с тем Мокряков не был борцом за идею. С определенного времени он, убедив самого себя в низости всех человеческих поступков, рассматривал всех людей лишь как полезный материал, козырные карты в своей игральной колоде.

Честолюбивый до беспамятства, он очень страдал от того, что у него нет настоящих друзей: таких, которые были бы достойны его дружбы; тех же, которые дружили с ним сами, он считал прилипалами и подхалимами, но тщательно от них это скрывал. В новой реальности он выживал службой, беря выкуп с тех, у кого были деньги, закрывая их уголовные дела: любое дело было как «игра на верняк» на языке уголовников, как выигрышная партия в преферансе краплеными картами.

В этом он был не одинок – все в управлении занимались тем же самым. Милиция и прокуратура из карательных на время превратились в правоохранительные органы и приходилось с этим как-то жить дальше. Когда «приятель» Мокрякова Слава Водорезов получил дело об убийстве некого Колосова, застреленного в подъезде собственного дома, то несказанно обрадовался.

– Прикинь, Костя, как мне свезло. Считай, жар-птицу за хвост поймал.

– Это почему?

– Да дело ясное, что это дело темное. Убитый был компаньоном одного жучка по фамилии Интриллигатор.

– Это фамилия такая или название прибора?

– Ты будешь смеяться, но по слухам, мужской прибор у этого Интриллигатора такой, что им можно деньги зарабатывать, показывая женщинам. Он банщик, держит модные сауны у нас в городе.

– Ну и что?

– А то, что ему отошел весь бизнес убитого. Не надо быть десяти пядей во лбу, чтобы понять, кому эта смерть выгодна. Вот нарою на него что-нибудь и прижму к стенке: сам мне все отдаст, лишь бы не сесть за заказуху. А деньги у него есть, я через своих пробил. Куплю иномарку, квартиру, – Водорезов энергично изобразил, как будет считать деньги банщика, – бабло буду грести лопатой.

И хотя у Водорезова ничего с Интриллигатором не получилось, но необычную фамилию Мокряков запомнил. После «резонансного» убийства в самом центре города известного бизнесмена Твердохлебова Мокрякова поставили во главе следственно-оперативной группы, созданной специально для раскрытия этого громкого уголовного дела: убитый был другом и советником губернатора, крупным застройщиком и инвестором, меценатом и любимцем горожан, – он обязан был лично докладывать губернатору о ходе следствия.

Но докладывать было не о чем – следственные мероприятия, которые он организовал, ничего не дали. Нашли лишь брошенную машину в Левобережной части города, на которой убийца скрылся с места преступления. Никаких следов или завязок, за исключением того, что в числе крупных должников убитого, с которыми тот судился, числился Интриллигатор.