6 жертва

«Или это совпадение, или это что-то значит?» – ухватился он за эту слабую надежду и отправил ему повестку на допрос, но тот не явился. И вторая и третья повестки не возымели действия, и он приказал Интриллигатора доставить силой.

Из этого ничего хорошего не вышло: уже через час после задержания ему позвонил сам начальник управления и велел задержанного отпустить.

– Если нет прямых доказательств, то по закону мы не имеем права его допрашивать.

– И когда это нас останавливало? – пытался возражать Мокряков. – Если мне не будут мешать, то я гарантирую результат. Вы же знаете!

– Костя, если бы я не знал тебя как облупленного, я подумал бы, что ты принципиальный человек, беспощадный борец с преступностью. Но ты-то человек системы, ты же знаешь, как все работает. Выпусти и извинись. Все. А результат, кстати, ты и так гарантируешь. Через не могу.

Честолюбие Мокрякова было уязвлено, а честолюбив он был до беспамятства, поэтому свое извинение он решил превратить в фарс, чтобы, с одной стороны, составить личное представление о том, что же это за диковинный зверь такой, Интриллигатор, а с другой, испугав и унизив его.

«Последнее слово всегда будет за мной, – предвкушая встречу с ним, злорадствовал Мокряков, – потому что я умнее, потому что я лучше. Никто не смеет в этом сомневаться».

При первом же взгляде на Интриллигатора, когда он был доставлен в его кабинет, их обоих словно ударило током: они были как 2 кобеля из одного помета; дети одной и той же алчной суки.

«Лжец» – решил Мокряков.

«Проходимец», – не остался в долгу Интриллигатор, – ни черта ты от меня не получишь».

– Вы Игорь Юрьевич Интриллигатор?

– Да, я. И я хочу знать, за что меня арестовали?

– Нет, нет, я здесь, чтобы извиниться перед вами за это недоразумение. Это все сделано в ваших интересах.

– Это полное безобразие.

– Отнюдь. Безобразие – это когда убивают людей в нашем городе среди бела дня. Кстати, вы знали, что за этим столом выносили приговор самому адмиралу Колчаку?

– Да, я знаю. Вы сидите за столом моего прадеда.

– ?

– Я вижу, что вы, как минимум, удивлены, а как максимум, мне не верите. А зря. Мой прадед был чекистом.

– Серьезно?

– Его репрессировали – в 37-м. А он, между прочим, участвовал в процессе над Колчаком: это было его первое дело. И знаете что?

– Что?

– Это он настоял на том, чтобы утопили труп адмирала после расстрела.

– Что-то говорит мне, что не стоит доверять…

– … моим словам, как и вашим? – скороговоркой перебил его Интриллигатор, отчего изрядно разозлил следователя, никак не ожидавшего такой наглости от задержанного: он привык, что его как минимум боялись, а каждое произнесенное им слово воспринимали с напряженным вниманием.

– А какая разница? Ваше слово против моего.

– Однако не забывайте, что за этим столом, – на слово «этим» он сделал ударение, – мы сидим по разные стороны. И знаете, что это значит?

– Да ничего, – снова перебил его Интриллигатор, – у нас демократия, а не 37 год. Вас никто теперь не боится. Вернемся к началу разговора. Вы что-то хотели мне сказать? Начинайте.

С трудом подавляя раздражение, Мокряков был вынужден выдавить:

– Я должен извиниться перед Вами. Как я сказал в начале, Вы свободны.

Получилось прямо наоборот из того, что он задумывал, и это его озадачило.

«Не человек, а демон, – злился он, отпуская Интриллигатора, – но мы еще свидимся. С такой рожей нельзя быть честным».

Будучи существом упорным и целеустремленным, он не оставил своих попыток достать Интриллигатора в ходе проведения следствия, которое безуспешно топталось на месте без каких-либо видимых результатов: ни заказчика, ни исполнителя преступления.

Но эта короткая и незабываемая их встреча всполошила Интриллигатора чрезвычайно: он вдруг понял, что уязвим; возмездие может постучаться к нему без всякого спроса и остановить его будет уже невозможно; что быть обвиняемым нестерпимо ужасно. А стол, – чертов стол из рассказов покойного деда, за которым якобы прадед писал расстрельный приговор адмиралу Колчаку, – явился перед ним наглядным доказательством того, что существует нечто, что больше нашей личной истории: некий фатум, избежать который невозможно, предопределяющий всю твою жизнь. В этом была злая ирония – его прадед-предатель когда-то обрек на смерть ни в чем не повинного героя Гражданской войны за столом, за которым его правнуку-негодяю вынесут справедливый приговор за все его злодеяния и восстановят попранную историческую справедливость.

«Откуда эта тварь могла узнать о том, что за всем этим стою я? – мучился он, возвратившись к себе, – А если бы я не успел позвонить в ФСБ, то как бы все обернулось для меня? Впору самому убрать дагестанца, прежде чем они доберутся до него».

Самым большим удивлением для Интриллигатора стало осознание собственной ординарности: оказывается, и его можно просчитать; есть кто-то, кто если и не умнее, то как минимум равен ему, – это было крайне неприятно. Он потерял уверенность в себе, перестав верить в собственную исключительность.