6 жертва

«Черт побери, она флиртует со мной, она хочет мне понравиться», – удивился Мокряков и тут же перешел в атаку, пытаясь угрозами и наводящими вопросами загнать ее в угол. Разговор получился сумбурный и малопродуктивный для него. В конечном счете она ему честно призналась:

– Когда ты бодр и успешен, красив, то все тебя домогаются. А если ты не на плаву, то ты никому не нужен. Я никому не нужна и это знаю. Но и Вы никому не нужны, потому что Вы не Азамат. Вот в нем была такая сила, скажу я Вам, что ему хотелось помогать: просто так, по велению сердца. Он хотел стать великим шаманом.

– Шаманом?

– Да, да, Вы не ослышались. Он хотел стать «черным» шаманом и им в конце концов стал. Не зря же он ездил на остров Ольхон.

– Я тоже ездил на Ольхон, но остался тем, кем был всегда… каждый, кто живет, черт побери, в этом городе, раз в жизни, но там был. То же мне – путешествие на самый край земли.

– С таким подходом Вам его никогда не понять. Шаман посредник между Богом-отцом и Землей-матерью. Понимаете? Благодаря ему мы существуем.

– А вы знали, что он приносил людей в жертву? – решил ошеломить ее Мокряков, но она нисколько не удивилась.

– Это нормально, – снисходительно заметила она. – И знаете, почему? Он сеет зло, чтобы пожинать добро. Вы когда-нибудь убивали?

– Я знаю, что это такое, – уклончиво ответил Мокряков, – но совершенно не понимаю Вас.

– Любое зло порождает добро. Примеров множество: без Холокоста не было бы Израиля; без американского рабства американской свободы; без войны мира. Это же очевидно. Чтобы расположить «другие» миры, за счет энергии которых мы все живем, шаманы ублажают их на капищах жертвами. Это существует испокон веков. С самого начала искусство использовали как ритуальный акт. В глубокой древности, чтобы повезло на охоте, шаман делал рисунок, на котором охотник убивал животное. Это была программа действия, которую охотник воплощал в жизнь. Визуально-духовный акт творения реальности заново. Современное искусство выполняет те же функции – заклинает невидимых богов помочь нам изменить этот мир. Это не истребимо и продолжается в виде открытых ритуальных практик. Знаете, зачем люди воюют?

– ?

– Они приносят жертвы этим самым невидимым, вечно «голодным» богам. Не ради политики или экономики. Вот сейчас идет война в Чечне. Эта жертва, священная гекатомба нашего президента, а иначе всего этого и не объяснишь. Чем оправдать бездарность и огромные потери в этой войне? Вы думаете, что нашему министру обороны Грачеву не было известно, что на танках нельзя заходить в Грозный, что их там всех перебьют вместе с десантом на борту? Конечно же, он знал, ведь он сам бывший десантник. Нет, в этом очень тонкий и глубокий умысел. Это сделано с целью добиться процветания нашего отечества. Нас ждет невероятное будущее.

– Значит, Азамат приносил жертвы и вы об этом знали?

– Я не знала, – холодно возразила она, и вся напряглась и сжалась в размерах, – не пытайтесь поймать меня на слове. Я догадывалась, а это, согласитесь, с юридической точки зрения, большая разница.

– Скажите, а у него был наставник?

– Не знаю.

– Лучше не врать, – Мокряков приблизился к ней вплотную и, ухватив за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза, – я здесь потому, что точно знаю, о чем спрашиваю. Повторить вопрос?

– Не надо, – теперь испуг явно проступил на ее лице, – у него был наставник. Они познакомились на моей лекции.

– И Вы его знаете?

– Понятия не имею, кто он такой. Он одно время ходил на мои лекции, а когда познакомился с Азаматом, то перестал. Вот и все.

– Все?

– Все.

– Как он выглядел?

– Знаете, если бы я стала снимать фильм о Дориане Грее, то на роль портрета взяла бы его без всяких сомнений: его лицо – это олицетворение самого порока, – но он не был гадким или отталкивающим. В нем было какое-то свое, темное очарование.

– У него еще был нос такой, бугристый, – Мокряков отпустил ее и показал рукой, как он это себе представляет.

– О да, нос у него был приметный, – слегка попятившись от него, она старалась теперь сохранить дистанцию между ними, – можно сказать – выдающийся нос.

«Это Интриллигатор, черт побери. Точно он, но как его прищучить, улики-то только косвенные, по сути дела, ни о чем, – покидая Талис, ломал он голову, – как мне заработать на этом? Рискнуть и допросить дагестанца? Чертов Вешняков, всю игру мне сломал».

Делиться полученной информацией с московским следователем Мокряков не собирался, поэтому решил вместо допроса просто поговорить с заключенным, что называется «по душам».

«А что если с ним попытаться договориться? Парень он простой, можно сказать недалекий. Пообещаю помочь в обмен на признание, что заказчиком был Интриллигатор, а там, глядишь, чем-то все и закончится: или его обратно вернут в „дурку“, или „вышку“ дадут, но тогда ему уже все равно будет».

Их разговор состоялся ночью: Мокряков, используя все свои связи, просочился к нему в одиночную камеру. В каменном пенале было сыро и душно, поэтому во время разговора Мокряков все время потел, утираясь платком, который сразу же превратился в ненужную тряпку.