6 жертва

Тогда он сделал первое свое величайшее открытие – красота обладает поистине гипнотической силой, заставляющей людей поступать вопреки здравому смыслу. Второе поистине грандиозное открытие касалось уже его самого – он не просто некрасив, а безобразен и является предметом насмешек всех окружающих, от мала до велика.

Третье было самым важным – оказывается, отвечать приходится только лишь за те поступки, о которых стало известно: все то, что осталось тайным, вроде как и не происходило. И еще – делать гадости намного выгодней и проще, чем хорошие дела.

Его фамилия при этом сыграла отнюдь не последнюю роль: благодаря причудливости ее звучания он всегда был в центре внимания, – взрослые принимали его за еврея, а одноклассники считали интриганом и старались держаться от него подальше. Так он и взрослел в дряхлеющей Империи Зла, страдая от врожденного метеоризма и вдыхая миазмы идеологического зловония всеобщего двоемыслия и совершенствуясь в науке мимикрии выдавать себя всегда за кого-то другого.

Главной его мечтой с самого начала была идея научиться влезать в головы других, чтобы ими манипулировать. И у него это иногда получалось, особенно с девушками. Удивительно, но яркая «необычность» его внешности в этом ему способствовала: его нельзя было не заметить. А еще голос, – словно в насмешку к его уродству, – чарующий баритон, глуховатый, но ровно настолько, чтобы сводить девушек с ума.

Еще юношей, учась в университете им. Жданова, – главного идеологического подонка Сталинского режима, – на химическом факультете он выработал в себе стойкую привычку относиться к женщинам как предметам потребления, но не любви: поматросил и бросил, как сигаретный бычок, прямо в мусорное ведро, и забыл… навсегда, без всякого сожаленья.

Он был второй крошка Цахес, только вместо трех волшебных волосков у него были волшебный голос, яркая внешность и выдающийся половой орган, которым он гордился больше всего. А еще он был отъявленным мерзавцем, беспринципным и расчетливым, желающим любым способом выбиться в люди.

Своих родителей он презирал, особенно отца, которого считал жалким фантазером и неудачником. А отцовские разговоры об истории их семьи его просто бесили, но больше всего он терпеть не мог рассказов о своем прадеде, предавшим Колчака и служившим в легендарной ВЧК, пока его не репрессировали в 37-м году.

– Твой дед был слабаком, – кричал он отцу каждый раз, когда тот вспоминал о нем, – перестань его оправдывать. Его поэтому и расстреляли, понимаешь?!

– Ах, Игорь, – пытался урезонить его отец, не понимая причину его бешенства, – время было сложное. Он же был дворянином. Гордись этим.

– Чем гордиться, папа? Тем, что теперь мы изгои в своей стране? Нас здесь всегда будут ненавидеть. Он предал единственного человека, который боролся за его права, пытаясь остановить большевистскую сволочь. Благодаря ему я никогда, понимаешь, никогда здесь не сделаю карьеру. Всегда буду врагом народа.

– Ну почему врагом народа? Сейчас другое время.

– Здесь никогда не будет другого времени. Нами всегда будут править кухаркины дети. Тебя же в партию не приняли, сколько раз ты ни просился. И меня не примут. И моих детей не примут. И как мне жить, скажи пожалуйста, когда надо мной всегда будет кто-то стоять и указывать, что мне делать и что для меня хорошо или плохо?

– Ну и что? Так все живут.

– А я не хочу, папа, не хочу.

После университета он отработал по распределению три года на Ангарском электролизном химкомбинате – на производстве по обогащению урана – и эта работа не укрепила его патриотизм ни на йоту: на центрифугах часто случались аварии и рабочие вычерпывали тяжелую воду прямо ведрами, из химзащиты имея только резиновые перчатки с сапогами и свинцовые фартуки; после этого они дохли десятками, а на их место приходили новые, которых так же цинично использовали, когда случалась очередная авария. И все ради того, чтобы создать очередную ядерную боеголовку.

И каждый день на проходной его встречал лозунг, ненавистный ему в своей откровенной лжи «Миру мир, война войне» явно в насмешку над всем, чем он здесь занимался. Он так ненавидел свою работу, что уволился сразу, как только истекли положенные по закону три года и один месяц, вернулся домой, в Иркутск, и устроился на плодовоовощную базу, где работала главным бухгалтером его мать.

Она заранее приготовила ему теплое местечко в лаборатории по контролю качества: заместителем начальника – проверять содержание нитратов в овощах и фруктах. Место гиблое – в левобережной части города в промзоне, между железной дорогой и Ангарой. Но был один большой плюс – никаких случайных людей: по сути одиночество. И деньги. Много денег.