99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

 Занятно, что в конце-концов сами же тётки и проговорились, и сделали самый

важный вывод, полностью их опровергающий (мы потом к нему ещё вернёмся) - но не

заметили этого.

 Очевидно, что мужское стремление разрушать напрямую связано с желанием

воплотить в строительстве свою детскую фантазию. В сознании (даже самого

маленького) мальчика носится некий смутный идеальный образ башни, который он и

стремится воплотить. Мальчик мучается, пытаясь втиснуть этот внутренний образ в

очередных несовершенных материальных формах. Но ведь в наличии у него есть

только один набор кубиков. Именно поэтому он разрушает одну постройку и начинает

другую.

 Тот идеал, к которому стремится наш юный строитель, лежит вне реалий каждой

очередной постройки. Она - лишь преходящее воплощение бесконечного идеального

объекта. Именно на этот идеальный объект и направлено внимание играющего

мальчика. Самая игра мальчика - уже есть поиск идеала. И поиск этого идеала, в

реальности недостижимого, стремление воплотить фантазии, связанные со смутно

ощущаемым идеальным образом и движут мальчиком, когда он разрушает только что

отстроенную башенку.

 Теперь нетрудно видеть, что у мужчин _е_с_т_ь_ _и_д_е_а_л_, но лежит он

_в_н_е_ не только конкретных объектов (например, построенных из детского

конструктора), но и материального мира в целом. Стремление к воплощению идеала,

к реализации того бесконечного, что в нас есть - вот что сквозит в этой

'способности к разрушению'. Таким образом, разрушение есть промежуточный этап в

постоянном процессе строительства. Стремление разрушать только что построенное -

да и разрушать вообще - более всего доказывает и творческие способности мужчины,

и творческое его предназначение в этом мире.

 

 Но женское сознание не умеет выйти за рамки убогой бабской конкретики.

Женщина видит, что постройку в конце разрушили - и делает вывод, что строить не

умеют вообще; что строители способны только к разрушению. И это так в первую

очередь потому, что большинство женщин начисто лишены творческих способностей.

Это дополнительно подтверждается тем типом конструкций, которые возводили

девочки: однообразные маленькие домики, в которых можно просто жить, наслаждаясь

незамысловатым женским счастьем, безусловно не несут никакой дополнительной

смысловой нагрузки. Одноэтажная постройка утилитарна, она не даёт простора

фантазии строителя. Для её постройки не нужно развитого воображения. Но это

означает, что у её строителей нет ни того, ни другого. В то время как среди

мужских башенок можно по-настоящему развернуться.

 Более всего одноэтажные постройки доказывают, что женский 'идеал' _р_а_в_е_н_

этому конкретному одноэтажному домику и, собственно, полностью исчерпывается

этим последним. Однако можно ли говорить в этом случае об _и_д_е_а_л_е_? Это

просто домик, и всё. Нету у женщин ни идеалов, ни какого-либо творчества. Есть

только потребность в счастье, да мечта о домике. Идеал по самому смыслу должен

быть идеальным, а не конкретным. И реализуется он путём лишь творческого поиска,

а не однократным только построением, когда однажды сделанным довольствуются

постоянно. Ибо творчество - это всегда стремление к воплощению идеала.

 Более всего приведённый авторами пример доказывает, что мужчина - это

строитель, просто ему не всегда удаётся полностью реализовать свой замысел, и

тогда он рискует: разрушает и строит заново. Творчество, стремление к новому -

связано с риском всегда. А вот женщина - это тот самый гоголевский мешок: 'что

положишь, то и несёт'. И вовсе не случайно женщины не только не умеют, но и не

любят рисковать. Женщинское представление о счастье всегда включает в себя

отсутствие риска. Это наслаждение, покой и уверенность в завтрашнем дне.

 

 Авторши с воодушевлением приводят пример художественного произведения, в

котором 'мужчина, который добился своих целей по всем критериям, какие только

возможно себе представить, и мог бы быть счастлив, начинает всё разрушать. После

того, как он построил для себя великолепную башню, им овладело непреодолимое

желание развалить её. Его жизнь представляется ему скучной, и потому он быстро

придумывает трагическую развязку'. Ну ладно, фиг с ним, с отдельным мужчиной.

Развалил он там всё, пусть его всякие дуры осуждают. Могут же в чём-то они быть

и правы? Однако далее нам заявляют следующее:

 'Если бы это касалось только его одного, мы могли бы посочувствовать этому

человеку: ведь этот саморазрушительный импульс ужасен. Однако вполне понятно,

что этот мужчина вовлекает в беду, которую он выбрал по своей воле, множество

других (невинных) людей.'

 Обратим внимание, как интерпретируют эту историю бабы, как постепенно всё

более и более сгущают краски в описании: начав с внутренней проблемы одного, они

заканчивают бедой многих. Нашего бедолагу представляют кем-то вроде

террориста-смертника, который и сам в силу своих непонятных мужских 'заморочек'

не хочет нормально жить, и разрушает жизнь всех окружающих. Особенно же часто

авторши нападают на мужскую скуку: мол, все беды именно в ней, это из-за неё

мужчины идут на неоправданный риск, и совершают непоправимые и зачастую пагубные

ошибки.