~А (Алая буква)

Я вернулась в детдом ровно через сутки, ухлопав пять мучительных часов на то, чтобы разыскать этот проклятый учебник. Пособие нашлось во вторник, в книжном, на окраине Новой Москвы. В среду, свернув к обеду все дела в телецентре, я позвонила Марине Алексеевне, заручилась её обещанием оформить мне пропуск на вход и отправилась на Карамышевский проезд. Припарковалась в уже знакомом мне дворике и с хрустящим пакетом под мышкой (пособие плюс стопка прилагающихся к нему аудиодисков), зашагала к учебному корпусу. Разглядывая школьный двор, где под крупными хлопьями снегопада дети постарше оккупировали беседку, а малыши с визгом и хохотом носились по двору и кидались друг в друга снежками, я искала среди подростков Данилу. Но — то ли я плохо смотрела, то ли Данилы на школьном дворе не было — его я там не нашла, зато наткнулась в вестибюле на Марину Алексеевну Добровольскую.

«Какое удивительное превращение, — думала я, рассматривая её сурово поджатые губы и ледяные глаза. — Ещё позавчера она была готова меня чуть ли не на руках носить, а сегодня глядит на меня так, точно я — враг номер один».

— Здравствуйте, — тем не менее, довольно мило улыбнулась я.

— Здравствуйте, — прошуршала она сухим, как жухлый лист, голосом и покосилась на пакет у меня под мышкой. — Спасибо, что нашли время это купить.

— Не за что. А где заяц… то есть Данила? — поймав её озадаченный взгляд, быстро исправилась я, и, прижав локтем к боку пакет, принялась счищать мокрый снег с парки.

— Данила сейчас спустится, но сначала я бы хотела с вами кое-что обсудить. Много времени это не займет. — Тон у неё был деловой. Я бы даже сказала, командирский такой тон.

— Хорошо, — кивнула я, решив, что Добровольская затеяла провести со мной нечто вроде лёгкого инструктажа относительно правил моего пребывания на территории детского дома и общения с мальчиком. Добровольская посмотрела на старшеклассниц, которые крутились у вешалки и о чем-то болтали между собой, на мальчишку, который блуждал и искал что-то в недрах вешалки, и указала мне на скамейку, которая стояла в метрах пяти от вешалки и от детей:

— Пойдёмте туда. Поскольку наш разговор, как мне кажется, не затянется, то я предлагаю побеседовать здесь, а не в моём кабинете.

Она направилась к лавочке. Я последовала за ней. Добровольская уселась, аккуратно расправила подол тёмного платья и подняла на меня непроницаемые глаза.

— Сашенька, — начала она подчёркнуто дружелюбным голосом, — я ценю, что вы нашли время разыскать и привезти Даниле этот учебник. Больше того, я чрезвычайно ценю ваш душевный порыв и то, как быстро вы откликнулись на просьбу мальчика, но я хочу вас попросить без серьёзных намерений здесь больше не появляться.

Если Добровольская хотела меня удивить, то это ей удалось. Но вообще-то в себя я прихожу быстро, и, к тому же, взрослая женщина-педагог с опытом ведения словесных войн — это вам не тринадцатилетний подросток, которого так или иначе нужно щадить.

— Ясно, — я положила пакет с учебником на скамейку и расстегнула парку, показывая, что я никуда не тороплюсь и уж точно сейчас никуда не уйду. — А что значит, серьёзные?

— Дослушайте! — оценив выбранную мной стратегию поведения, Добровольская раздраженно повысила голос, но спохватилась и снова взяла дружеский тон: — Сашенька, вы поймите, дети, которые здесь живут, отказники или же поступили сюда из неблагополучных семей. Данила как раз из подобной семьи. Вы представляете себе, что это такое?

— Да, — кивнула я, — представляю. Я об этом читала.

Я и вправду читала: позавчера, вернувшись с их «праздничного» концерта, я перерыла весь Интернет в поисках информации, чтобы хотя бы попытаться понять, как живётся таким, как Данила.

— Прекрасно, — оценив мой ответ, Добровольская усмехнулась. — Тогда вы должны понимать, что любой из подростков, кто находится здесь, в каждом, ему сочувствующем, будет невольно искать потенциального родителя. А поскольку таких детей редко усыновляют, то каждое последующее разочарование наносит им всё новые душевные травмы.

«Кажется, инструктаж понемногу переходит в урок психологии», — подумала я и напомнила Добровольской:

— Вы меня простите, но я всего лишь привезла ребёнку учебник.

— Отлично. Раз так, то оставьте его мне, я сама передам его мальчику, и мы на этом закончим, — отрезала Добровольская и сделала движение, точно она собиралась встать, предлагая мне вручить ей пособие и попрощаться.

— То есть мальчика мне увидеть нельзя? — В ответ я поудобней устроилась на жёстком сидении лавочки и закинула ногу на ногу.