А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Были разговоры об октябрьском сюрпризе, о маневре, рассчитанном на то, чтобы в последний момент спасти и заложников, и президентство Картера. Но ничего не произошло. Победа Рейгана была внушительной. Буквально через несколько минут после того, как он произнес президентскую клятву, заложники были освобождены. Когда их привезли в Соединенные Штаты, то держали подальше от прессы. После встречи со своими родственниками в ВестПойнте они отправились в Вашингтон для торжественного приема. И я опять оказался в нужном месте в нужное время. Бывших заложников разместили в отеле Marriott в Кристал-Сити, по соседству с нашей студией. Кто-то из наших сотрудников встретил на дискотеке в отеле военных моряков, которые были в заложниках, и убедил одного из них прийти ко мне на шоу. Он два часа рассказывал нам, как заложники общались между собой при помощи записок на туалетной бумаге, и прочие подробности их заключения.

Ох, как же прав был Эд Литтл! Ни один из слушателей, будь он в Майами или в Денвере, не отключил свой приемник во время этого интервью. И точно так же никто из тех, кто слушал нас через сеть American Forces в Берлине или Сеуле, не стал переключаться на другую волну. Мое влияние распространялось все дальше и дальше, пока я приближался к центру событий.

Через 69 дней после инаугурации Рейгана президент был ранен при попытке покушения на его жизнь буквально кварталах в пяти от ресторана Дюка Зейберта. Не знаю почему, но когда я услышал новость, то вдруг почувствовал, что с Рейганом все будет в порядке. И он сам, как оказалось, чувствовал то же самое. Много лет спустя он рассказал мне, что даже не понял, что в него стреляли. Он решил, что прыгнувший на него охранник сломал ему ребро, когда заталкивал его в машину, чтобы защитить от выстрелов. Рейган действительно не осознал, что причиной боли была пуля, ударившая его рикошетом, пока не посмотрел вниз и не увидел кровь.

Выстрелы прозвучали рядом с серым каменным забором отеля Hilton. Там располагался самый большой танцевальный зал в городе. Все прекрасно знали это место. Это была улица, по которой гулял весь город. Если бы мне пришлось остаться в Майами, уверен, попытка убийства президента была бы самой важной темой разговоров. А сейчас я находился буквально в центре событий, проходя по дороге в ресторан Зейберта мимо огороженного предупредительными лентами места преступления. Стрелявшего, Джона Хинклимладшего, должен был защищать в суде мой хороший друг Эдвард Беннет Уильямс. Вскоре я познакомился ближе и с Рональдом и Нэнси Рейган.

Программа постепенно начинала жить собственной жизнью. Сенатор Эл Гор заезжал к нам в студию поздно ночью, чтобы выйти в эфир в качестве гостя. Появился постоянный собеседник, который звонил нам из Портленда. Он не говорил ничего, только оглушительно хохотал. Мы прозвали его Портлендским хохотунчиком. Если я спрашивал его о чем-то, он начинал смеяться, причем так заразительно, что все, кто его слышал, не могли ничего с собой поделать и начинали хохотать вместе с ним. Если Портлендский хохотунчик какое-то время не звонил, то слушатели начинали интересоваться, куда он делся. Наше шоу стало добрым другом ночных сторожей, дежурных медиков, пилотов, полицейских и допоздна засидевшихся над учебниками студентов. Однажды мне позвонили из Арканзаса. Это был губернатор Билл Клинтон.

«Мы сейчас же выслушаем вашу точку зрения, губернатор, – сказал ему я, – но сначала скажите мне, что вы делаете в полтретьего ночи?»

«Да не важно…» – ответил он.

Стивен Кольбер[72] утверждал, что лишился невинности во время прослушивания нашего шоу.

Если вы настраивались на нашу волну, вы не могли предугадать, что вас ожидает – смех или слезы. Однажды у меня в гостях был актер, певец и комик Дэнни Кэй. В три часа ночи позвонила женщина и сказала:

«Дэнни, никогда в жизни не думала, что когда-нибудь буду разговаривать с вами. Разве был у меня шанс поговорить с вами? Я хочу рассказать, как мой сын любил вас. И очень хотел походить на вас. Он знал все ваши песни. Он служил на флоте и был убит в Корее. Мне прислали его личные вещи. Среди них была единственная фотография, с которой он никогда не расставался. Это ваша фотография. Я поставила ее рядом с фотографией сына и вытираю с них пыль каждый день. Я рада, что могу рассказать вам об этом».

Дэнни Кэй заплакал. В студию он пришел вместе с братом, и он тоже заплакал. Я тоже не мог сдержать слез. А потом Дэнни Кэй сделал удивительную вещь.

«У вашего сына была любимая песня?» – спросил он.

«Дина», – ответила она. И он спел ей эту песню.

Это были минуты, о которых невозможно забыть, они навсегда остаются в душе.

Когда был убит Джон Леннон, я в течение пяти часов принимал звонки о нем. Многие плакали. До той ночи я и не знал, насколько сильно «Битлз» влияли на человечество. Позвонил Милтон Берл[73]. Я начинал понимать, что моя программа стала тем местом, где весь народ может собраться и погоревать вместе.