Вечные ученики Запада, мы избалованы обилием чужого ума, мы поглощаем его без разбора и не можем отвыкнуть от легкомыслия и непоследовательности. От этого наше просвещение не только не исполняет высших и глубоких своих задач, а явно грешит против самых общих и элементарных требований. Сама европейская наука, если бы мы усвоивали не современные ее увлечения, а существенный ее дух, основные приемы, могла бы содействовать нам к приобретению умственной самостоятельности и, во всяком случае, дать нам опоры для суждения о Западе, для понимания упадка и внутреннего противоречия в его жизни. Научный дух заставил бы нас везде доходить до начал, не уклоняться от выводов, не останавливаться на полдороге, искать согласия между нашими понятиями, не принимать ничего на слово[524]
.В социальных воззрениях Страхова есть общее со старшими славянофилами и различия. Поэтому его можно отнести к неославянофилам, хотя такие определения в данном случае, на наш взгляд, не имеют принципиального значения. Мыслителя роднит с ними общая проблема, которую одни остро поставили, а другой подхватил и продолжал ее осмысление, – проблема национальной самоидентификации. В книге «Бедность нашей литературы» Страховым подчеркивалось, что «первая наша бедность есть бедность сознания нашей духовной жизни». И у Страхова, и у Хомякова мы видим полицентрическое видение истории; достоинством такого взгляда является признание ценности, вклада каждого народа в мировую историю, здесь нет избранных и второстепенных народов. Так же как и Хомяков, Страхов видел специфику исторического развития России в том, что в ней отсутствовала и отсутствует сословная борьба. Страховым высказывалось мнение, что отмена крепостного права уничтожила последние следы всякого социального антагонизма. Государственность мыслилась ими как самодержавие. Они были единодушны в том, что русский народ, как отмечалось Страховым, никогда не отдавался исключительно материальным и государственным интересам, а, «напротив, постоянно жил и живет в некоторой духовной области, в которой видит свою истинную родину, свой высший интерес». Хомяковым утверждалось, что для русского народа важны прежде всего «совесть и дух». И Хомяков, и Страхов констатировали упадок христианской веры в западном мире. Их объединяла вера в русский народ, но у Страхова отсутствовала идея православного мессианизма. Далее, обоим мыслителям было присуще понимание западного просвещения как ограниченного. Страхов, в согласии со старшими славянофилами, видел выход для России в том, чтобы внести в просвещение лучшие начала, которые не надо искать, они уже есть в бессознательной жизни русского народа, в духовной его силе, исполненной смирения и могущества. Задача состоит в том, чтобы сделать их сознательными. Страхов видит в этом решении преимущество перед западниками, которые, по его мнению, желают прогресса в наших общественных порядках. Славянофилы, считал он, «брали дело гораздо выше и полагали главное в умственном преобразовании чувств и мыслей».
У А. С. Хомякова и Н. Н. Страхова в социальных воззрениях были и существенные различия, на которые было обращено внимание в данной статье, поэтому укажем только на одно, о котором не упоминалось. Известно, какую важную роль в своих историософских представлениях Хомяков отводил идее русской общины. Страхов не делал акцента на общинности, считал возможным существование в России и других форм общественной жизни.
В наше время вновь оживились споры о дальнейшем развитии России, вновь остро встала проблема национальной самоидентификации, вновь у нас появились почвенники (например, В. Белов, В. Распутин, И. Шафаревич и др.) и западники, поэтому проблема, которую поставили и пытались решить Хомяков и Страхов, остается актуальной и для России начала ХХI века.
М. А. Козьмина
А. С. Хомяков и неославянофильство начала XX века