А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Анна сознавала, что когда-нибудь эта война мыслей доведет ее до крупных неприятностей, и беспокойство из-за беспокойства преследовало ее очень долго. Десять лет когнитивно-поведенческой терапии не принесли облегчения. Анне около шестидесяти, она уже не ищет работу. Зато она нашла новые причины для беспокойства. Например, что о ней на самом деле думают ее друзья.

– Я просто гоняю эти мысли по кругу. У меня есть одна подруга, с которой мне нравится общаться, но иногда я залипаю на чем-то, что она сказала или сделала, и потом раздумываю, что она могла иметь в виду на самом деле. Почему она так сказала? Или почему я сказала то или это?

Вдруг я не права? Вдруг я выставила себя на посмешище? Или, может, слишком жестко выразилась?

После затяжной депрессии Анна ушла на больничный. Ей стало получше, но спустя какое-то время с ней связались из Государственной страховой кассы и потребовали, чтобы она вернула полученные в качестве пособия 100 000 крон, т. к. в свободное время Анна развила большую творческую активность, которую касса расценила как «художественную деятельность».

– Я подала жалобу, прошла через суд и выиграла процесс. Но теперь доверие подорвано. После такого становишься циником.

Сейчас Анна проходит комиссию, которая должна оценить, насколько она работоспособна, и решить, может ли она и дальше оставаться на больничном. Эта мысль реет над Анной, как неупокоенный дух.

– Я все время думаю: болтать не надо. Просто говори: спасибо, спасибо, всего хорошего. А потом я думаю: ой, я же все равно выделяюсь. Они решат, что со мной что-то не так, что я хочу их провести. Или что я сумасшедшая. Мне постоянно кажется, что меня оценивают. Постоянно.

Материально и Анна, и Эвелина более благополучны, чем большинство живших до них людей. Отсутствие работы и в наше время может быть сопряжено с риском, но рискуют они вряд ли жизнью. Их риск связан с другим: с жизнью в тревоге.

Не иметь возможности жить в условиях, в каких живут друзья. Смогу ли я и дальше жить в этой квартире? Хорошая ли у меня кредитная история? Смогу ли я отдохнуть летом?

На кону стоит твое достоинство. Как меня воспринимают другие люди? Не презирают ли? Не считают ли лентяем? Дураком? Больным? Бездарью?

По всей вероятности, человек всегда сравнивал себя с другими и размышлял схожим образом. При этом вряд ли он всегда и однозначно связывал эти размышления с вопросами обеспечения материального благосостояния.

Как же мы до этого дошли?

Земледелие породило обмен и необходимость хранить запасы, а следом возникло нечто новое и сравнительно молодое в мировой истории: изобилие. С изобилием перед человечеством замаячили и первые признаки экономического неравенства того рода, с каким мы имеем дело сейчас. Чем эффективнее человек обрабатывает землю, тем больше это неравенство распространяется на другие сферы общественной жизни.

Возраст первых археологических находок, свидетельствующих о неравенстве, – не меньше 8000 лет. Уже в то время существовали структуры военной иерархии, залы, где собирались представители централизованной власти, и пышные детские захоронения, в которых покоились богатые наследники. Как зафиксировали исследования 258 стоянок коренных народов Северной Америки, неравенство, связанное с вопросами статуса и власти, встречается почти исключительно у коллективов, производящих излишки[231].

В докапиталистические времена, в периоды бурного роста, неравенство также могло быть значительным.

На севере Италии, в Пьемонте, в 1450 году в руках 5 процентов самых богатых представителей населения было сосредоточено около 30 процентов всех материальных благ. Спустя 300 лет эта доля выросла до 50 процентов. Это много, но не идет в сравнение с современным глобальным неравенством, при котором 5 процентов богатейших людей контролируют около 75 процентов доходов[232].

Насколько тяжело неравенство бьет по самооценке и психике, зависит от разных культурных факторов. В сословном обществе, например, нет рынка рабочей силы, на котором человеку «везет» или «не везет». С приходом промышленного капитализма и связанных с ним кризисов безработицы на ответственность конкретных людей начинают смотреть по-другому.

Чем выше уровень изобилия, тем ниже уровень нужды, вызванной естественными причинами. Тот факт, что бедные все-таки голодают, нужно как-то объяснить, и вот уже разработана новая трудовая мораль: не так важно, какую работу ты выполняешь, важно, что ты работаешь. Поддержание этой морали является одной из главных задач государственного аппарата[233].