А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Идея Франкла о том, что взгляд на человека как на машину благоприятствует развитию «фатализма», в то же самое время предполагает непоколебимую убежденность, какой не хватает большинству из нас. Вспомним Вебера, который иногда ощущал, как его психика мутирует во что-то чуждое. Как все это узнаваемо. Но он не сдавался фатализму из-за этого непонятного; напротив, он всеми средствами пытался приручить его. Ночные семяизвержения, стимулирующее ум общение, бром, снотворное – он пытался регулировать все, чтобы обуздать своих демонов.

В последние годы жизни Вебер констатировал, что ему не удалось самое простое: взять у жизни то, что она могла ему предложить, не переступая при этом через свои расчеты и теории. Его суждение о западном человеке относится и к нему самому: «Специалист без души, бонвиван без сердца – и это ничтожество воображает, что достигло уровня, недостижимого прежде в истории человечества»[225].

Придаток машины

Я довольно рано решил для себя, чем буду заниматься в жизни. Еще в средней школе я знал, что хочу стать психологом. К этому времени я уже смутно представлял себе, что могут сотворить с нами тревожность и депрессия, и с нетерпением ждал, когда смогу вступить в ряды секулярной армии духовных наставников.

В гимназии мне представлялся обставленный в стиле минимализма кабинет, в котором мое взрослое «я» вразумляло людей, сбившихся с пути. Получив требуемые оценки, я счел свою студенческую мудрость достаточной, чтобы наставлять на путь истинный наркоманов и алкоголиков, недавно разведенных родителей и переживших травму военных беженцев. Осталось только продраться через изучение психологии.

Но в те времена к людям, желавшим выучиться на психолога, в Швеции предъявлялось еще одно требование. Оценок было недостаточно. Чтобы тебя приняли учиться, следовало хотя бы год где-нибудь проработать, приобрести опыт трудовой жизни. Мои летние подработки в студенческие годы, как оказалось, в зачет не шли; я попытался устроиться на фабрику, но и тут дело обстояло не лучше. Очень скоро мне пришлось констатировать, что ни на какой фабрике меня не ждут. Проконсультировавшись с моей социальной сетью (с мамой и папой), я нашел другое место в трудовой жизни: официант.

В течение года я смешивал сухой мартини и кофе по-ирландски. Я бегал между столиками и принимал заказы, разливал пиво и балансировал подносом с фаршированными телятиной свиными ножками. В процессе получения необходимого стажа работы я утратил уверенность в том, что хочу быть именно психологом. В тот раз обошлось без тревоги. Я слишком уставал, чтобы тревожиться.

Еще через год «накрыть на стол, налить, натереть до блеска, положить добавки, вытереть, убрать со стола» я окончательно простился со всеми иллюзиями о том, что человеческие проблемы решаются в кабинете психотерапевта. Я выучился на социолога и теперь треть жизни посвящал изучению людей на работе.

К счастью, сотни служащих и безработных, с которыми я беседовал не один год, оказались сборищем достаточно разнообразным, чтобы заставить меня пересмотреть некоторые идеи, с которыми я начинал свою исследовательскую деятельность. Я интервьюировал людей, которые любят, ненавидят, чем-то страстно увлечены или скучают, берут работу на дом или стараются от нее отлынить. Я месяцами сидел в офисах и смотрел, как другие работают. Некоторые были так завалены делами, что едва успевали выскочить в туалет. Другие с трудом находили, чем занять себя в рабочие часы.

Трудовая деятельность людей настолько разнообразна, что и не скажешь однозначно, как работа влияет на нашу жизнь. Еще больше усложняет дискуссию то обстоятельство, что о роли работы в нашей жизни высказываются в публичном пространстве почти исключительно журналисты, ученые и политики, т. е. те группы профессионалов, которые могут себе позволить завидную автономию в своей рабочей деятельности. Как следствие, мы часто слышим о важности работы как источника человеческих связей и смысла.

Еще одно распространенное представление – это то, что наемный труд способствует психическому и физическому здоровью. Человек, у которого есть работа, обычно чувствует себя лучше, чем человек, у которого ее нет. Но означает ли это, что работа и правда делает нас здоровыми? Или дело скорее в том, что больными нас делает безработица, которую создают политика и власти?[226]

Информация к размышлению:

• Эпидемиологические исследования доказывают, что, когда мы выходим на пенсию, здоровье у нас становится крепче и мы делаемся лет на десять «моложе»[227].

• Несмотря на сложности, с которыми сталкиваются больные и безработные, психическими расстройствами чаще страдают те, кто выполняет работу на неопределенных и зыбких условиях найма, чем те, кто не имеет работы[228].

• Историки давно констатировали: серьезные экономические кризисы, во время которых безработными становятся широкие слои населения, часто сопровождаются быстрым увеличением средней продолжительности жизни и снижением смертности от сердечно-сосудистых заболеваний[229].