А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Начался самый мрачный период в жизни Анни. Ее переполняла ненависть к себе. Анни не решалась смотреть отцу в глаза. Она старалась не прикасаться к шариковым ручкам, старалась не смотреть на висевший в прихожей постер с изображением длинной космической ракеты. Куда бы Анни ни обратила взгляд, везде она видела мужские гениталии, и это вызывало у нее тревогу.

Похоже, психоаналитик была права с самого начала[299].

Что внутри

Во время экспедиций в узбекские горные кишлаки, имевших место в 1930-е годы, советский психолог Александр Лурия исследовал не только то, как условия жизни, далекие от современных, влияют на склонность людей к контрафактному мылшению. Примерно пятьдесят интервью посвящены попыткам выяснить, как дехкане видят сами себя – каковы их способности к самоанализу.

С теми, кто немного умел читать, беседы оказывались более или менее предсказуемыми. Лурия мог обсудить со своими собеседниками, что они чувствуют: радуются, тревожатся, говорят искренне или вот-вот разозлятся. А вот когда дело касалось неграмотных, Лурии было сложно вывести крестьян на тему беседы: «Как правило, они либо отказывались назвать свои положительные или отрицательные качества, либо же сводили вопрос к описанию конкретных, материальных аспектов их жизни»[300].

Разговор с Нурмат, 18-летней крестьянкой, происходил следующим образом:

ЛУРИЯ: Какие недостатки ты знаешь у себя, что в себе хотела бы исправить?

НУРМАТ: … Что ж у меня?.. Вот платье у меня только одно и два халата, вот и все наши недостатки.

ЛУРИЯ: Нет, я не про это спрашиваю! Ты мне скажи, какой ты человек сейчас и каким бы хотела быть. Наверное, есть какая-нибудь разница?

НУРМАТ: Я хочу быть хорошей, а сейчас я плохая, у меня одежды мало, нельзя в чужом кишлаке так ходить.

ЛУРИЯ: А что значит «быть хорошей»?

НУРМАТ: Это – чтоб больше одежды было[301]

.

В тех случаях, когда крестьяне определяли себя не через свое материальное положение, они описывали свой характер, исходя из поведения. Вот, например, беседа с 55-летним дехканином Ширалом:

ЛУРИЯ: Как ты думаешь, люди все одинаковые или разные?

ШИРАЛ: Нет, не одинаковые. Вот (показывает на пальцы руки), все разные: вот бай, вот батрак.

ЛУРИЯ: А ты знаешь, в чем разница между отдельными людьми, ну, например, между твоими знакомыми?

ШИРАЛ: Разницу каждый знает только сам!

ЛУРИЯ: Ну, а по характеру ты какой? Опиши свой характер!

ШИРАЛ: У меня характер очень добродушный. Если даже передо мной маленький мальчик, а я ему говорю «вы», я говорю с ним вежливо…

ЛУРИЯ: Ну вот, в кишлаке есть другие люди. Ты с ними одинаковый или нет?

ШИРАЛ: У них сердце свое и разговоры другие, и они говорят другие слова.

ЛУРИЯ: Ну сравни себя с ними и опиши свой характер!

ШИРАЛ: Я добродушный человек, я разговариваю с большим человеком, как с большим, а с маленьким – как с маленьким, а со средним, как со средним… А больше я сказать ничего не могу…[302]

Понятно, что и у Ширала, и у Нурмат имелись мысли по поводу своего «я», но когда Лурия спрашивал их об их характерах, и тот, и другая, судя по всему, в первую очередь думали о ситуации и поведении. То, что они могли бы иметь определенное мнение о своем внутреннем мире, оказалось для них, по всей видимости, абсолютно чуждой идеей. В наши дни разница между культурами тоже заметна. Так, некоторые социально-психологические эксперименты продемонстрировали, что американцы склонны к категоричным суждениям о чужих человеческих качествах

, тогда как китайцы, японцы и корейцы больше склонны понимать себя и других, исходя из ситуации и поведения[303].

Это очень существенная разница. Мы видели, что в XIX веке люди могли тревожиться из-за опыта мастурбации, учитывая все сопутствующие риски этого занятия. Но страх быть половым извращенцем – изобретение позднейшего времени.

Где корни этого страха перед быть?

Европейские врачи забеспокоились по поводу того, что вскоре будет считаться эпидемией, почти 300 лет назад. Ее можно было бы назвать эпидемией тревожности, но с тех пор сменился не один медицинский термин для описания разных видов беспокойства. Долгое время доминировал термин нервозность, предложенный британским врачом Джорджем Чейном. Разные варианты этого диагноза были представлены в книге «Английская болезнь» (1733 г.)[304].